Ветхий завет

— Иеремия, что ты видишь?

— Я вижу ствол миндального дерева.

— Правильно. Ответ засчитан. Ты назначен на должность пророка. Теперь ты должен препоясать чресла и идти пророчествовать перед народом. И не вздумай робеть перед публикой, а то я тебя поколочу прямо у них на глазах — стыда не оберёшься. Понял?

— Так точно.

— Вперёд.

— А что говорить?

— Скажи, что я буду судиться с избранным народом.

— Крутенько.

— А ты, как думал! Походи по Ойкумене, посмотри: отказался ли хоть один народ от своих богов? Нет. Никто не предал своих богов — кроме вас.

Бог сравнивает избранный народ с блудливой женой.

«Ты с кем только не блудила, однако же — вернись ко мне. Под каждым кустом, на каждом холмике ты делала это со всеми подряд. И я дал тебе разводное письмо, и ты ходила по всему миру и блудила. И вот теперь я зову тебя: вернись».

Иудеи оказались крепкими орешками — даже для бога.

«Ты поражаешь их, а они не чувствуют боли; Ты истребляешь их, а они не хотят принять вразумления; не хотят обратиться… За это поразит их лев из леса, волк пустынный опустошит их, барс будет подстерегать у городов их: кто выйдет из них, будет растерзан… Это откормленные кони: каждый из них ржет на жену другого…»

Бог всё думает: как бы ещё отомстить легкомысленному народу, который он избрал.

«Я приведу на вас народ издалека, народ сильный и древний, языка которого вы не знаете, и не будете понимать, что он говорит… Колчан его — открытый гроб, все они люди храбрые… Съедят они сыновей и дочерей ваших… Но и в те дни не истреблю вас до конца…»

«Кому мне говорить, кого увещевать, чтобы слушали? Вот, ухо у них необрезанное, и они не могут слушать…»

Обрезайте уши!

«Поэтому я преисполнен яростью Господней, не смогу удержать её в себе, изолью её на детей на улице и на собрание юношей; взяты будут муж с женою, пожилой со стариком…

Их дома перейдут к другим, равно поля и жены…

Ибо от мала до велика, каждый из них предан корысти, и от пророка до священника — все действуют лживо…

Стыдятся ли они, делая мерзости? Нет, нисколько не стыдятся и не краснеют…»

«Не сделался ли вертепом разбойников дом сей, на котором начертано имя Мое?»

Сделался! И остаётся, и пребудет, и ныне и присно и во веки веков.

Аминь.

Но вот обида, которую иудеи нанесли Саваофу, вот позор, который несмываем.

«Дети собирают дрова, отцы разводят огонь, женщины месят тесто, чтобы делать пирожкидля богини неба, чтобы огорчать меня…»

Пирожков и я никому не простил бы. Посему:

«И будут трупы народа сего пищею птицам небесным и зверям лесным, и некому будет отгонять их…»

«В то время выбросят кости царей Иуды, князей, пророков, священников и простых жителей — из могил. И они будут валяться, как мусор, эти кости. И все евреи, оставшиеся в живых после Дня Гнева, будут предпочитать смерть жизни…

Делая мерзости, они абсолютно не стыдятся и не краснеют… Какое бесстыдство!..

— До конца оберу их, — говорит Саваоф, — пошлю на них змеев и василисков, против которых нет заговора».

Под конец бог начинает просто хныкать, как капризная барышня.

«Я плакал бы день и ночь о народе моем…Я оставил бы народ мой и ушел от них: ибо все они прелюбодеи, скопище вероломных…»

«Берегитесь, каждый, своего друга и не доверяйте ни одному из своих братьев… Всякий брат ставит преткновения, всякий друг разносит клеветы…»

«Сделаю Иерусалим грудою камней, жилищем шакалов… Я накормлю их полынью и напою водой с желчью… Я рассею их между народами и пошлю вослед меч, доколе не истреблю их…»

Это уже истерика. Интересно, это бог такой неврастеник? Или Иеремия?

Наш пророк пытается, хм, «перевести стрелки», направить гнев Саваофа на другие народы. Очень хитро.

«Излей ярость Твою на народы, которые не знают Тебя, и на племена, которые не призывают имени Твоего…»

Бог не сильно к нему прислушивается.

«Сколько у тебя городов, столько и богов у тебя, Иуда… Ты не проси за этот народ и не молись за него, ибо я не услышу…»

Зря Иеремия старался. Бог продолжает:

«Я посещу их: юноши умрут от меча, сыновья и дочери умрут от голода…»

Избранный народ опять называют блудливой женой.

«Видел прелюбодейство твое и неистовую похоть твою, твои непотребства на холмах и в поле… За это будет поднят подол твой на лицо, чтобы открылся срам твой!..»

Небожитель никак не успокаивался.

«Когда спросят тебя, Иеремия: куда нам идти? — отвечай: кому погибать от меча, пусть идет под меч, а кому дохнуть от голода — пусть дохнет от голода…

Даже если Моисей и Самуил встанут из могил и заступятся за этот «избранный» народ, я не пощажу его. Нашлю на евреев четыре вида казней. Наведу на них страх и ужас…»

Иеремия слушал бога, отвалив мандибулу до уровня плинтуса. Бог нахмурил брови:

— Что стоишь, едалом торгуешь? Тебе нечем заняться? Кстати, не вздумай жениться и детишек строгать. И вообще, чтобы я тебя возле баб не видел.

Не твоё это дело — за юбками гоняться. Твоё дело маленькое — пророчествовать. На пьянки — гулянки тоже не ходи, нечего тебе там делать. А то вдруг захочешь воду в вино превращать?

Бог задумался. После этого приказал Иеремии передать своему народу (который он собрался уничтожить, между прочим), чтобы никто не вздумал нарушать субботу и брать в руки хоть что-то тяжелее стакана.

Для Иерусалима бог припас нечто особенное.

«Сделаю город этот ужасом и посмеянием… И накормлю их плотью сыновей их и плотью дочерей их И будет каждый есть плоть ближнего своего».

— А теперь иди, Иеремия, и передай мои слова жителям столицы.

Пророк пошёл. Вошёл в Иерусалим, собрал людей на площади, начал держать перед ними речь. Пересказал обывателям своё пророчество и стал ждать результата.

Результат не замедлил сказаться. Священник Пасхор подошёл к пророку, начал бить его по лицу и велел забить говоруна в колодки.

Ночь пророк провёл на свежем воздухе, у ворот. Утром Пасхор решил, что мозги говоруна встали на место и решил его отпустить.

Потирая натёртые колодкой руки, Иеремия произнёс перед Пасхором и толпой утренних зевак краткий спич.