испытаний, повесил на него заботу о другой женщине — а он плохо экипирован, чтобы защитить ее от грядущих опасностей.
Алекс осторожно вытащил повод из рук Кей и повел ее лошадь за собой. Он то и дело поглядывал на девушку, проверяя, чтобы она не съехала с седла, однако она крепко держалась за шею лошади. До амбара, где он купил им ночлег, ехать было недалеко. Старик Йейтс, хозяин амбара, торговался изо всех сил, и Алекс порадовался тому, что у него с собой мало денег. Если бы старик увидел девушку в дорогом платье, то стребовал бы с них все, что было. Или, что еще хуже, сложил бы два и два и отправился бы к шерифу.
Алекс понимал: они с Кей выглядят настолько несочетающимися, что вызывают подозрения. Девушка молода, и все в ней говорит о том, что она богата. Даже волосы, ниспадающие на плечи густыми блестящими локонами, даже крохотные ножки в серебристых туфельках — всё кричит о деньгах. Она излучает богатство и роскошь, образованность и утонченность. Интересно, спросил себя Алекс, а она когда-нибудь пила чай из глиняной кружки? Или только из фарфоровой чашки?
Что до него, то он ей полная противоположность. Его одежда драная и грязная, нескольких недель в тюрьме страшно изнурили его. Навещая его, Ти-Си каждый раз приносил с собой корзинку с едой, но караульные с таким энтузиазмом «изучали» ее содержимое, что к тому моменту, когда она попадала к Алексу, пища в ней становилась несъедобной.
Ему не давали ни бритвенных принадлежностей, ни воды для умывания. Жители Чарлстона ненавидели его за то, что он, по их мнению, совершил, поэтому считали наказание заслуженным. С ним обращались хуже, чем с животным.
И вот сейчас у него на попечении оказалась сопливая девчонка, а он не представляет, что с ней делать. Может, ему стоит научить ее лжи, которую она потом расскажет своим родственникам? Будет говорить, что ее похитил человек, осужденный за убийство, и не отпускал. Только Алекс сомневался, что ей удастся долго придерживаться этого вранья. Если Ти-Си каким-то образом уговорил ее отправиться на встречу с беглым заключенным, это означает, что у нее доброе сердце, но нет чувства самосохранения.
Кроме того, как ей самостоятельно добраться до дома? Не может же он отпустить ее одну, такую красавицу? Едва из-под этого огромного плаща выглянет краешек ее замечательного платья, как за ней погонятся все воры Чарлстона.
Нет, план Ти-Си ему нравился, во всяком случае, та его часть, где он присоединяется к исследовательской экспедиции и отправляется в дебри Флориды. План предусматривал, что Ти-Си будет зарисовывать все, что видит, а Алекс станет разнорабочим — будет заниматься лошадьми, охотиться на дичь и помогать Ти-Си, когда тому понадобится помощь.
Сегодня он спросил у девчонки, почему Ти-Си не появился, и она ответила, что тот сломал ногу. Надо же было такому случиться, чтобы именно в это утро Ти-Си полез на крышу и упал с лестницы! Алекс чертыхнулся и обозвал идиотом человека, который взялся за починку крыши в день побега, — правда, произнес он все это очень тихо. То, что девица понимает этот чуждый всем американцам шотландский говор, потрясло его. Когда Алекс в первый раз приехал в Америку, никто не понимал ни слова из его речи. Первые полгода он объяснялся жестами. Со временем он научился говорить по-английски, то есть произносить слова так, как они написаны. Он считал такую речь скучной и нетворческой, но худо-бедно выражал свою мысль.
К тому моменту, когда он познакомился с Лилит, с женщиной, на которой собирался жениться, он уже говорил, как большинство американцев. Только в периоды сильного напряжения — например, когда сбегаешь из тюрьмы и видишь, что вместо крепкого мужчины тебя ждет слабая девчонка, — к нему возвращался шотландский акцент.
Дорога до полуразвалившегося амбара Йейтса заняла десять минут. Когда Алекс увидел в грязном окне лицо старика, он загородил собой Кей и порадовался, что прикрыл ее голову капюшоном. С такого расстояния никто не определит, девушка это или юноша, а ему большего-и не надо, ведь он сказал, что путешествует со своим младшим братом.
Алекс завел лошадей в амбар, закрыл за собой дверь и запер ее поперечной балкой. В амбаре старик держал корову, древнюю клячу и нескольких кур, которые выбрали себе стропило в качестве насеста. Строение было старым и грязным. Алекс надеялся, что ночью дождь не пойдет — в противном случае им грозило промокнуть до нитки, потому что вся крыша была в огромных дырах, через которые виднелось небо.
Они ехали не останавливаясь почти сутки, поэтому Алекс не стал тревожить Кей и оставил ее спать на лошади, а сам стал проверять, на месте ли все то, за что он заплатил. Тюк соломы валялся в углу, для лошадей было приготовлено немного овса, на колченогом столе стояла миска с жидким водянистым супом, а рядом лежала черствая буханка хлеба. Еда была скудной, однако Алекс чувствовал, что старик дал все, что мог.
Разложив солому в пустом стойле, Алекс подошел к Кей. Она спала глубоким сном и потихоньку съезжала набок. Он обхватил ее за талию и вытащил из седла. Она оказалась крепкой, тяжелее, чем он предполагал, — хотя не стоило забывать, что в последнее время он сильно ослабел. Не просыпаясь, она устроилась поудобнее, как будто привыкла к тому, что ее носят на руках, — а ведь действительно привыкла, понял Алекс. Он знал, кто она такая и какую жизнь ведет, потому что его мать, когда он был маленьким, читала вслух ему и отцу письма своей матери Эдилин Харкорт.
После смерти матери, когда ему уже исполнилось девять, он начал переписываться с Натом, братом Кей. Оба родились в один год и миссис Харкорт считала, что переписка со своим сверстником поможет Алексу пережить утрату. И помогла, только они с Натом не перестали писать друг другу.
За те пятнадцать лет, что Алекс переписывался с братом Кей, он много узнал о семье Харкорт. Когда им с Натом было по десять, они решили сделать из своей переписки тайну. Для Алекса это означало не читать письма Ната отцу — только он все равно все ему рассказывал. Для Ната же, который жил в большой семье и делился всем, это означало не делить Алекса ни с кем. Только родители знали о том, что мальчики переписываются.
Алекс помнил каждое слово, что Нат писал о своей младшей сестре. Когда он был в тюрьме, Ти-Си обмолвился о том, что крестница приезжает к нему в Чарлстон.
— Только он не должен был отправлять ее ко мне, — пробормотал Алекс.
Кей заерзала у него на руках и обняла за шею. Капюшон упал с ее головы, полы плаща распахнулись, и взору Алекса предстали обнаженные плечи, изящество которых подчеркивал глубокий вырез переливающегося белого платья.
Он попытался прикрыть ее и едва не уронил. Недели на голодном пайке и отсутствие физической нагрузки нанесли ему тяжелый урон.
Алекс осторожно уложил Кей на солому, потом выпрямился и потянулся. И, не удержавшись, посмотрел на свою невольную спутницу. Ее темные волосы разметались вокруг головы, как нимб, хрусталинки на роскошном платье сверкали в лучах заходящего солнца, проникавшего сквозь дыры в крыше. Она лежала на плаще, которым он накрыл солому, и всем своим видом олицетворяла красоту, настолько совершенную, что Алекс даже застонал.
Что, черт побери, с ней делать?
У него в голове не укладывалось, как можно выпустить в мир такое хрупкое и невинное создание.
Алекс оставил ее спать в стойле, а сам занялся лошадьми. Он снял с них седла и сумки, обтер соломой и задал корм.
Когда он вернулся к стойлу, оказалось, что за все это время Кей даже не пошевелилась. Он сел на колченогий стул у старого стола и, то и дело поглядывая на спящую, съел половину того, что оставил им Йейтс. На это ушло всего несколько минут, и после еды ему захотелось спать. Он жалел, что у него нет пледа, в который можно было бы уютно завернуться.
Пока Алекс раздумывал, куда бы прилечь, его спутница перекатилась на бок и освободила половину широкого шерстяного плаща. Он понимал, что делать этого не следует, но противостоять искушению не мог. Он лег на солому и укрылся свободной половиной плаща. Не будь он таким грязным, то лег бы рядом с Кей, а так он просто испачкает ее платье. Засыпая, Алекс недоумевал, как она могла проехать верхом такое огромное расстояние и остаться чистой? Но с другой стороны, умение оставаться чистой — это одна из загадок женщины, в этом он твердо убежден.
