— Вешай! — решила Клео и внезапно хлопнула в ладоши. Чизизи, самая робкая из семи кошек семейства, стрелой взлетела на высокую финиковую пальму в центре зала.
— Ой, Чи, извини, — проворковала Клео. — Я не хотела тебя пугать!
По залу разнесся тихий перезвон. На самом деле Чизизи напугала вовсе не Клео. Это…
— Он уже здесь! — крикнула Хасина, увидев силуэт босса на мониторе камеры наблюдения у настоящей двери.
— Скорее! — рявкнула Клео.
Хасина решительно прижала свой край плаката к колонне с видом «а ну давай клейся быстро, а то я тебя сейчас!..» и взглянула на мужа, побуждая того последовать ее примеру. Но было поздно.
— Сэр!
Смуглые щеки Хасины приобрели оттенок спелых слив. Она поспешно сошла с золотого подлокотника трона и смахнула пылинки, которые там могли оставить ее сандалии-«гладиаторы». Не сказав более ни слова, они с Бебом удалились на кухню. Несколько секунд спустя из встроенных динамиков зазвучали высокие голоса. «Sharkiat», используя перекрывающий несколько октав голос Мэрайи Кэри и звуковую дорожку из «Элвин и бурундуки», сотрясал дворец своим «Ya Helilah Ya Helilah».
— Папочка! — взвизгнула Клео; голос ее был и хрустящим, и мягким одновременно, как подтаявшие «М&М». — С возвращением! Как ты съездил? Тебе нравится мой плакат? Я сама его сделала!
Она с гордостью встала между колоннами, ожидая отцовской реакции. Хотя ей уже перевалило, за пятнадцать (спасибо мумификации!), она все еще жаждала отцовского одобрения. А иногда его было добиться труднее, чем накрасить ресницы во время песчаной бури.
Но не сегодняшним вечером. Сегодня Рам обошел своего писца Ману и направился прямо к дочери, раскинув руки так, чтобы сразу ясно было, как сильно он ее любит.
— Сэр! — окликнул его Ману. Из-под ровного тона прорезались нотки беспокойства. — Ваше пальто!
— Царевна! — воскликнул Рам, притягивая Клео к насквозь промокшему черному тренчу и крепко обнимая. Проливной дождь не сумел смыть с него затхлых запахов международного рейса и езды в насквозь прокуренном «Бентли» с личным шофером, равно как и тяжелого мускусного запаха его кожи. Впрочем, Клео не возражала. Даже если бы он пах, как кошачий лоток с недельными экскрементами, она и тогда не перестала бы его обнимать.
Взяв ее за плечи, отец немного отстранился и внимательно оглядел Клео. Это чрезмерное внимание заставило Клео поежиться.
Что случилось — ее платье-футляр от «Herve Leger» чересчур облегающее? Фиолетовые стрелки на глазах слишком тонкие? Блестящая тушь на глазах слишком яркая? Коричневые звездочки, нарисованные хной на скулах, слишком маленькие?
Клео нервно хихикнула.
— Что такое?
— У тебя все нормально?
Отец вздохнул, распространив вокруг себя аромат табака. Взгляд его темных миндалевидных глаз был каким-то незнакомым. Ласковым. Внимательным. Даже, быть может, испуганным. У большинства людей это воспринималось бы как тревога. Но ее отцу это было совершенно чуждо. Как будто во время своих археологических раскопок он эксгумировал какое-то погребенное чувство.
Клео улыбнулась отцу.
— Конечно, у меня все нормально. А что такое?
Со стороны столовой донесся негромкий звон колокольчика. Закуски были готовы. Чизизи суетливо сползла с пальмы. Бастет, Акинс, Эбони, Уфа, Узи и Миу-Миу неслышно выбрались из-под фаэтона и ринулись навстречу обильной трапезе. Клео тепло улыбнулась: все это было так предсказуемо! А вот Рам не улыбнулся. Тревога сковала его лицо, словно маска из глины с минералами Мертвого моря.
— Да все эти новости. — Рам потер виски. Его черные с проседью волосы были отчего-то жестче обычного. — Чем эта Фрэнки вообще думает? Как Штейны могли это допустить? Они поставили под удар все наше сообщество!
— Так ты слышал? — переспросила Клео. Но на самом деле чего она хотела, так это узнать, насколько много известно отцу.
Рам вытащил из внутреннего кармана свернутую в трубочку «Сейлем ньюс» и ударил ею по ладони, поставив точку на минуте нежности.
— Виктор что, забыл вложить своей дочери мозги? Потому что я, клянусь Гебом, не могу понять, почему…
В столовой снова прозвенел призыв приступить к закускам.
Внезапно Клео ощутила неодолимое стремление заступиться за Фрэнки. Или, может, это было стремление заступиться за себя?
— Но ведь, похоже, ее имени никто не знает. А в школе она красится под нормалку, так что ее и не узнал никто. Может, она пыталась поймать ка за рога, — высказала предположение Клео, нервно покачиваясь на своих высоких платформах. — Ну, знаешь, чтобы что-то изменить.
— Да что ей менять?! Ее создали месяц назад. Что дает ей право вообще что-либо менять? — спросил Рам, взглянув на плакат «Добро пожаловать». Наконец-то! Но на энергичном лице отца не отразилось и намека на то, что он оценил ее усилия.
Клео невольно стало интересно: откуда отец так много знает о Фрэнки? Нет, ну серьезно! У некоторых друзей Клео родители никогда не рисковали путешествовать дальше Сан-Франциско. Однако же они удивительным образом не замечали ни вечеринок, ни ночных покатушек на родительских автомобилях. А вот ее папа уезжал на раскопки на другую сторону планеты и возвращался, настроенный на волну лучше, чем радиостанция во время викторины с розыгрышем призов в прямом эфире. Ну, полное ка!
— Что происходит с вашим поколением? — продолжал Рам, проигнорировав вопрос дочери. — Вы абсолютно не цените прошлое. Не уважаете традиций. Ничего не хотите, кроме как…
— Сэр! — перебил его Ману. На лысой голове писца блестели капли дождя. Он сжимал ручку алюминиевого кейса с такой силой, что темные костяшки посерели. — Где вам угодно это разместить?
Задумавшись над ответом, Рам погладил щетину, покрывшую его лицо за день, проведенный в пути. Мгновение спустя он взглянул на Клео, а затем указал на огромную двустворчатую дверь в другом конце зала. Крепко взяв дочь под руку, Рам повел ее через просторную переднюю с тщательно отработанным изяществом, и они вступили в тронный зал.
Семейство соколов, захлопав крыльями, направилось к финиковой пальме. Шум заостренных крыльев наполнил собою зал, напоминая хлопанье флагов на ветру.
Стены из чеканной меди отражали пламя алебастровых масляных ламп и светились мягким янтарным светом. Проход, застеленный плетеной тростниковой циновкой, отполированной на протяжении тысячелетий босыми ногами их предков, вел к возвышению, где стояли их троны. Клео опустилась на пурпурную бархатную подушечку на сиденье трона и положила руки на украшенные драгоценными камнями золотые подлокотники. Нижняя челюсть у нее тут же инстинктивно выдвинулась вперед, а веки опустились, наполовину прикрыв глаза. Теперь, когда ресницы загораживали обзор, все вокруг распалось на мелкие частицы. Клео внезапно сделалась царицей, пьющей наслаждения своего владения по глоточку, а не единым махом: черно-изумрудный скарабей над дверным проемом… тростники на берегах змеящегося Нила… два эбеновых саркофага по обе стороны от входа…
Эти картины, запахи и звуки ее царства изгнали напряжение последних двух дней и вернули Клео ощущение безопасности, особенно благодаря тому, что теперь его правитель вернулся. Дышать стало менее утомительно, и Клео пробрал трепет от ощущения, что все ей обязаны. Истинно царское чувство.
Как только они заняли свои места, Ману осторожно положил кейс на медный столик между тронами и отступил на шаг в ожидании дальнейших указаний.
«Открой», — велел Рам мановением кисти руки.
Ману щелкнул замочком, поднял обитую изнутри бархатом крышку и снова отступил, уже подальше.
— Вот, — произнес Рам. — Я нашел это в гробнице тети Нефертити.
