Тем временем Магай сообщает, что под обстрелом. Приказываю ему выставить радиосигнал и держаться — несемся со всех ног на выручку. Приехав на место, не обнаруживаем Магая, зато видим сбитый вертолет. Радиосигнал одиноко так лежит себе посреди дороги, поблескивая красным полупрозрачным пластмассовым стеклом на солнце. Осматриваем вертолет (заминирован партизанен, но слабо), забираем тела вертолетчиков (вонь, какая вонь!) и айболита (фамилия его, доктора, кстати, я после узнал — Ткаченко) и держим путь обратно к заводу.
Держу связь с Магаем, спрашиваю где он. Они заблудились. Они где-то в городе. А мы возвращаемся на завод. Приказываю всем отойти на заранее отведенные позиции, приготовленные нами на момент взрывания завода. Связываюсь с капитаном Жучковым. Докладываю, что завод заминирован досрочно. Капитан приказывает мне все быстренько взорвать и, переночевав, начинать двигаться к основной базе. Тем временем связывается Магай, говорит, что рация села, что они заблудились, что не знает, что делать. Жучков в другую, «дальнюю», радиостанцию вопит, чтобы на хер взрывали завод срочно, что уже через полчаса доложит полковнику Виноградову о том, что практикант Тарасенко успешно справился с поставленной перед ним боевой задачей.
— Россия превыше всего, товарищ капитан!
— Не связывайся со мной до тех пор, пока не взорвешь завод.
— Так точно!
Я рад. Мне, наверное, поставят пять за практику и при выходе из училища наверняка дадут звание — хоть немного, но повыше, чем всем остальным!
11. — Рвите все здесь на хер! — кричу я. — Быстро!
Несмотря на то, что рация у Магая села, он мне сообщает, что находится под «мощным, видимо, артиллеристским, обстрелом».
Они въехали на территорию завода, когда мы оттуда уже давно ушли. Мы взорвали завод.
Так я убил Леху Магая.
12. Теперь-то они смогли прислать сюда вертолеты, несмотря на то, что раньше говорили о том, что после сбитого медицинского вертолета на нашу маленькую базу можно добираться только по земле. Капитан Жучков в присутствии полковника Виноградова сравнивает меня с землей:
— Как ты недоглядел? Как ты за всем не проследил? Почему не убедился во всем сам? Подавал такие надежды, мы уже тебя с абсолютно положительной характеристикой собирались в Москву отправить, а тыыыы!!!
— Эх, — тихо так поддержал его Виноградов, говоря так, как будто они с Жучковым обсуждают меня, но я при этом не присутствую, — жалко парня. Теперь трибунал. И… Десять лет при самом наилучшем раскладе.
На мое счастье, под обломками взорванного завода погиб лишь один Магай: он ехал на броне, а не под броней, как все остальные члены его группы. Мы извлекли несчастных десантников из их бронемашины: они были оглушены, контужены, но, слава богу, живы. Магай же под обломками плит перекрытия завода превратился в некое подобие тряпки. Нечто бескостное. Думаю… как мешок с говном.
Десять дней до окончания практики. Я так вляпался. Специальный вертолет для заключенных забирает меня. Военно-транспортный самолет для заключенных (на иллюминаторах — чтобы вы думали? — решетки). Три часа — и Москва. Свою практику я закончил досрочно.
13. На мое удивление, меня поместили не в особой военной тюрьме,
Почему я именно здесь,
Мой военный офицер-адвокат говорит мне, что дело крайне сложное, но можно выкрутиться и не получить вышку. Вышку я уже и так не получу. То есть высшее образование, ни военное, ни гражданское.
— Почему я именно здесь,
14. А трибунал это три пердуна-полковника, которые спешат тебя отправить на эшафот — и пойти чайку попить. Почифирить, благо, что квасить на рабочем месте запрещено строжайше уже как лет пятнадцать.
Есть такой юридический приемчик, когда ввиду военной секретности дела тебя могут лишить адвоката. Это-то и применили ко мне. За несколько часов до начала заседания, говорят, что это для того, чтобы никто лишний не узнал секретного дела, исполняемого подсудимым, а так же для большей ясности изложения сути дела подсудимым. Раньше я думал, что это справедливо. Но я слишком положился на адвоката. О! Все знают, чем кончаются такие дела. Судьи отправляются на совещание.
— Встать, суд идет!
Один из полковников как-то радостно и, кажется, по-светлому так
А я вчера читал газету о том, что наши высадились в Северной Африке!
Ввиду того-сего, пятого-десятого…
А еще наши готовятся атаковать Британию..
В связи с особой тяжестью и туда, и сюда…
В Нормандии партизанское движение хереет с каждым днем.
Вы приговариваетесь…
15. Полковник — садист. Почему он так ухмылялся, так по-доброму мне улыбался и даже, как мне казалось, подмигнул мне, когда знал, что меня расстреляют?
Я пишу последние письма родным и друзьям. Только потом я узнал, что с ними (с письмами) произошло.
16. Нет, спасибо, я отказываюсь от того, чтобы мне завязали глаза.
Я просто буду смотреть туда, где свет. В направлении, как мне покажется, курсанта, который будет расстреливать меня. Позволяю приковать меня к стене. Наручники, а на ногах уже не как при нас — тоже наручники, — но более
Входит курсант. Вижу-вижу… а не староват ли парниша для курсанта? Чего-то там бормочет, докладывает. Целится в меня.
— Осужденный, сейчас вы будете казнены!
Очередь. Спасибо, что не одиночными.
Меня не пытали.
17. Нуууууууууу… я-то знаю, как щелкают холостые выстрелы! Уж четыре года, как и холостыми, и боевыми — слава богу!
Входят два парня, освобождают меня от «распятья» и волочат куда-то. Ну, куда же еще? В ту дверь, откуда приходят те, кто убирает трупы и смывает кровь. А если нужно… добивает «недоделанного» каким- нибудь курсантом осужденного.
Мельком успеваю увидеть, как улыбается мой «расстрельщик». Да, он-то уж точно давно нет курсант!
Меня опять поместили в камеру, но уже не в ту, где я сидел до «расстрела». В маленькое окошко этой камеры пробивался даже солнечный свет. И я немного взбодрился. А потом пришел тот садист-полковник, который улыбался, когда мне выносили расстрельный приговор, и сказал, что у него ко мне уж разговорчик уж будет. Что я хорошо взрываю.
— А как вам удалось раскрошить бетонный блок на заводе химических удобрений в Казахстане три на три на три метра?
