Я
Хочу
Спать.
15. Через какое-то время к нашему поезду подлетают вертолеты сопровождения. Время от времени они перестают двигаться за бронепоездом, но, зависши на месте, посылают во тьму огромное количество ракет. Ракеты попадают куда-то, и все вокруг на какое-то небольшое время освещается сильными вспышками. Затем мы где-то останавливаемся, и по вагонам в большом количестве начинают расхаживать солдаты. Они, стоя в коридоре, опускают окна на минимум и, устроившись с автоматом — на одно окно один солдат, — усаживаются на откидные стульчики. Время от времени кто- нибудь из них встает и начинает осматривать окрестности в прицел ночного видения своего автомата.
Время от времени они все начинают дружно стрелять.
Я слышу это сквозь сон.
Затем солдат сняли с поезда, а через некоторое время так же и вертолеты сопровождения нас покидают.
Я все это слышу сквозь сон. Но все равно — я сплю. Только через несколько лет мне сказали, что практика в артиллеристских частях организовывается для курсантов специально для того, чтобы они умели глубоко спать даже при самом громком шуме.
Ну вот, а мне казалось, что для того, чтобы мы потаскали сорокакилограммовые снаряды для САУ. Вот незадача.
Жалюзи опущены, в купе душно, я включаю кондиционер, становится холодно, но при этом все равно душно. Приходит полупьяный сопровождающий, ему хочется поговорить. Он начинает мне рассказывать о своей карьере, о том, как долго «разрабатывал» Францию… он говорил о том, что во Франции очень сильно сопротивление нашим войскам оттого, что она сильно пострадала во время активных боевых действий, что это неправильно, когда только лишь из-за нескольких тысяч протестантов-гугенотов, уничтоженных несколько столетий назад, вопреки всему здравому смыслу страна подвергается более жестокому военному давлению, чем иные страны.
— Ну почему же с Германией смогли поступить более правильно и корректно? Только лишь потому, что она — родина Лютера?
Ну да, мы же теперь — протестанты.
Как говорил вождь России, возникший на заре двадцать первого века и мой полный тезка: «Свет этому миру».
На самом же деле, я думаю, просто французы сумели вовремя сообразить, что нужно надевать противогазы.
16. В конце двадцатых годов двадцать первого века «группа товарищей» под предводительством моего полного тески взяла власть в свои руки в России. С тех пор, как говорят,
А до «Великой протестантской революции» страна, как говорят, была
Не знаю, что это такое и что это значит.
Но и протестантом, наверное, меня можно назвать с большой натяжкой. Довольно долго таблетки «антисекса» назвали (официально) «таблетки святости».
По-моему, это смешно.
17. Часам к трем дня прибыли в Париж. Пока наши оккупировали этот город, никто, почему-то не заботился о символе этой страны — Эйфелевой башне. Ну, не до того было. О том, что символ Парижа, а равно, наверное, как и всей Франции давно и глубоко заржавел, не говорилось. Пока шли бои за Елисейские поля, башня рухнула. Многие увидели в этом предзнаменование свыше — дескать, конец пришел Франции полный! Эйфелеву башню наши СМИ называли (по-моему ассоциация глубоко неверная)
18. Меня опять встречали — ну и вообще все было похоже и на Берлин и на Бонн, меня отвезли в ГРУ Западного фронта. А после мне сообщили, что я должен встретиться с маршалом Мирошниченко. От этого у меня душа ушла в пятки. Великий Мирошниченко! Всемогущий, почти бог, некогда даже знавший вождей нашей революции. Ах-ах!! Как мне сказали, он знает о моей миссии и лично контролирует ее.
Часов в семь вечера я явился к нему в кабинет, но несмотря ни на что он уделил мне совсем немного времени. Мирошниченко сказал лишь, что меня разместят на несколько дней в Париже его люди и что через несколько дней будет создано особое подразделение саперов для выполнения задачи, возложенной на меня. Меня вместе со всеми на днях высадят на месте на вертолетах, и после этого мы будем обязаны непосредственно приступить к выполнению задачи, поставленной перед нами.
Еще Мирошниченко обещал наладить мне спутниковую связь с Москвой для того, чтобы я докладывал в центр о том, как продвигается работа. Докладывать я должен буду полковнику Ткаченко.
— И помните, — напоследок наставил меня он, — от выполнения этого, безусловно, сложного задания зависит ваша судьба!
Ну, что тут сказать?
— Россия превыше всего!
19. Опять гостиница, опять несколько дней нерасставания с рацией, опять бар при гостинице, но уже не с немецким пивом, а с французским вином. Лишь через долго-долго замечаю ребят, которые следят за мной. Хорошо прячутся. Угадайте, как я их вычислил? Пока не выпью вина, делаю вид, что их не замечаю. Но, приняв, начинаю к ним подходить, пытаюсь заговорить, разговорить их пытаюсь.
— Нет, товарищ, ну, что же вы! Нет-нет-нет — мы никого не пасем. Да и с чего это вы вдруг решили, что мы из Комитета?
— Знаете, что произошло с обувной фабрикой в Твери, которая стала шить ботинки, похожие на военные, для гражданских?
Улыбочки.
— Ее национализировали.
И, как говаривал один парень, если ты долго ждешь задания, то ты его в конце концов получишь. По грехам своим. Вскоре заработала моя рация. Они, видимо, на меня доложили, что я становлюсь слишком общителен.
Как бы чего не вышло.
И наверху ускорили процесс.
Дальнейшее мое движение к цели было все ускоряющимся.
Часть III
01. Совершив свою «великую протестантскую революцию», А. А. Тарасенко со товарищи весьма поначалу расслабились, празднуя свою потрясающую победу в Москве. И их, конечно, в тот же момент предали почти в доску родные военные. Вся компания, все эти молодые и не очень люди были в один день уничтожены. Их оппонентам уж больно радикальными показались идеи, проповедуемые новым российским правительством. И, естественно, началась реакция. Полгода в России с большой
