посветил внутрь. Чисто! Напарники залезли внутрь, и Маломальский запер люк за собой.
– Только бы машинка на ходу была, – бормотал возбужденно Сергей, пробираясь к месту механика- водителя.
Глава 13
В полумрак
Выбор был непростой. Наведение порядка железной рукой, как и предписывалось законами Рейха, подразумевало применение силы. А сила, в свою очередь, подразумевала жертвы. И это в условиях, когда Четвертый рейх и без того не мог похвастать численным превосходством перед своими внешними врагами. Однако гауляйтер понимал, что промедление и нерешительность станут роковой ошибкой не только для его власти на станции, но и – бери выше – для фюрера, для самого Рейха! Да, либерализм мог дорого стоить их крохотному миру, и поэтому в Рейхе зазвучали выстрелы. Очень многие оказались восприимчивы к призывам Ганса, который сумел взорвать их давно зревшее недовольство сложившейся ситуацией. И теперь…
Одноглазого амбала с лысым черепом все называли Топор. Прозвище это появилось не просто так: он был, пожалуй, самым свирепым мясником тверского гестапо, всем сердцем любящим свою работу. Уже первого его удара обычно бывало достаточно, чтобы лишить человека какой бы то ни было воли к сопротивлению.
А тут дело уже дошло до второго.
Ганс отлетел к стене пыточной камеры, оборудованной в одном из подсобных помещений бывшей Тверской, – Топор не имел привычки приковывать допрашиваемых наручниками. Еще не было у него жертвы, которая могла оказать сопротивление его сокрушительной силе и звериной злобе. Топор был палачом от самого дьявола. Он наслаждался, видя, как жертвы отлетают от его ударов, смеялся довольно, когда они ползали в собственной крови, моля о пощаде. Жалкие ничтожества, они и не подозревали, что чем больше просишь у палача милости, тем безжалостней он становится.
– Свинья! – прорычал Топор. – Ты продал всех нас! Нацию! И Рейх! Мррразь!
– Я никого… не п-предавал, – простонал Ганс, и тут же чудовищный удар ногой в живот сложил его пополам.
– Ты вздумал… Бунт! И где?! – Еще удар. – В великом Рейхе, падла! Продался! Пархатым большевикам, т-тварь! Они тебя подговаривали? Они заплатили? Революционеры, драть их колом? Они?! Признавайся!
Ганс вдруг затих и уставился на палача сквозь струящуюся по глазам кровь. Больше того, он улыбнулся – натянуто, будто к уголкам рта были привязаны лески, – вздернул распухшую губу над выщербленными зубами. Палач нагнулся, с недоверием всматриваясь в обезумевшего мальчишку. Какого черта он лыбится?
Он не знал, что это улыбался мозз.
Мозз нашел нового носителя.
– Нет… Нет… Не покидай… Не оставляй меня… – выдувая в дыры меж выбитых зубов кровавые пузыри, беззвучно забубнил сам себе Ганс.
Ганс был слаб. Безволен. Он сидел взаперти, и ему грозила неминуемая смерть. К чему рисковать, когда рядом находился такой чудесный экземпляр?
– Я… признаюсь, – против своей воли выдавил Ганс чужим голосом. – Я все расскажу… – совсем тихо произнес он. – Только тебе… На ухо…
– Что ты там лепечешь? – взревел Топор, склоняясь над заключенным.
– Нет! Нет! Не надо! Не оставляй меня! Он неполноценный! У него всего один глаз! – лихорадочно зашептал человек овладевшему им существу.
– Но он намного сильней. Он прислуживает тому, кто управляет этим мирком. И он может в любой момент покинуть это тесное помещение, – возразил мозз.
– Сжалься! Молю!
– Никакой пощады! – взревел Топор. – Говори или сдохни!
– Жалость? – удивленно повторил незнакомое слово мозз. В мире этого существа, в его системе координат не было места для чувств, и в особенности – для снисхождения к тем, кто слаб. Слабых надлежало порабощать и использовать, а если они были никчемны – избавляться от них.
– Я могу! Я докажу! – неслышно завопил Ганс, жмурясь. И тут же на него обрушился еще один удар.
– Говори, скотина! – орал Топор.
– Я скажу! Я все скажу! – обессиленно выдохнул Ганс. – Все! – Он зарыдал без слез и ушел в неразборчивый шепот.
Топор склонился еще ниже. Ганс открыл глаза и взглянул на него. На широкую бычью шею, на которой от злости и удовольствия от кровавой работы напряглись все жилы и артерии.
– Я смогу! Поверь! – зашипел человек моззу. – Мы будем жить! Я хочу жить!
И мозз решил дать ему последний шанс.
Вся воля к жизни, весь запечатанный в разуме страх, вся ненависть и преклонение перед высшим существом в его голове дали Гансу такой импульс, что он, мгновенно вскочив, бросился на одноглазого и вцепился в шею Топора зубами.
Рот его тут же наполнился ржаво-соленой горячей кровью.
Каркас рам вестибюля брызнул обломками, и рычащее, изрыгающее ядовитый чад чудовище рванулось на улицу, снося сгнившие корпуса автомобилей и нещадно ломая сухой кустарник. Сергей выкрутил руль вправо, и бронированный зверь послушно повернул, несмотря на то что одно из колес на второй оси было повреждено. Вичухи рванулись выше, чувствуя в реве двигателей бронетранспортера что-то недоброе. Даже потеря сородича, пойманного арахнами, не отбила у них желание проучить этих наглецов. Но вот шум БТРа подействовал на них более отрезвляюще.
Оба паука повернулись в сторону взбесившейся машины, ломающей все на своем пути, и уставились на нее бесчисленным количеством ничего не выражающих глаз.
Сергей направил БТР в сторону Сандуновского переулка. Броневик кидало по обломкам раскрошившихся зданий из стороны в сторону, он грохотал и ревел. Странника, торчащего в десантном отделении, швыряло из стороны в сторону, и он постоянно пытался ухватиться за что-то, с опаской поглядывая на ревущий двигательный отсек. Освещая себе путь единственной работающей фарой, бронемашина замерла на вершине обломков и устремилась вниз, к проезжей части, заваленной хламом и автомобилями. Протаранив опрокинутый корпус маршрутки, Сергей дернул руль влево и стал ловить колесами дорогу. Это было непросто, учитывая крутой нрав бронетранспортера и повреждение одного колеса. Движение усложняло еще и то, что Маломальский плохо видел дорогу – фара светила черт знает куда. Сергей поднял бронелюк, прикрывавший стекло меха ника-водителя, и только сейчас обнаружил, что самого стекла нет. Сталкер чертыхнулся, нажав на тормоза, броневик повело юзом, и он снес опрокинутый и помятый корпус ми лицейской машины.
– Ох и спросят с меня за эту тарантайку братцы-сталкеры, – выдохнул Бум и повернулся к Страннику.
Тот сидел на полу десантного отделения и потирал ушибленный лоб.
– Так для дела, – сказал попутчик.
– Ну да. Только задолбаемся объяснять, для какого. Тут каждый второй человечество спасает!
– Вот ведь как, – покачал Странник головой, рассматривая внутреннее убранство машины. – Мы приручаем живых зверей, а вы делали железных.
– Интересный взгляд на вещи, – хмыкнул Сергей. – Но можно и так сказать.
– А как тут сказать по-другому?
И тут они оба вжали головы в плечи из-за жуткого грохота: что-то тяжелое ударилось сверху в корпус бронетранспортера.
– Это еще что? – Маломальский уставился в потолок.
Снаружи снова слышались вопли вичух. Потом что-то загрохотало совсем рядом с броневиком. Сергей осторожно приоткрыл лобовой люк и высунулся наружу. Небо над БТРом кишело летающими тварями, которые никак не хотели униматься. Более того, самые крупные особи держали в своих когтистых лапах
