Там были нарисованы ветряки, две параллельные линии, изображавшие дорогу, кубическое здание склада… И горизонтально вытянувшаяся фигура недалеко от автомобиля…
Виго накрыла душная волна страха. Он начал трясти брата за плечо:
— Что это у тебя? Вот этот рисунок — что на нем изображено?
Станислав с трудом поднял голову. Его дыхание было хриплым, с сильной примесью алкоголя. Зрачки походили на две растекшиеся капли чернил.
В это время из кухни вернулась Франс и окинула обоих сыновей неодобрительным взглядом.
— Твой брат будет ночевать здесь, — сказала она, обращаясь к Виго. — Ну надо же, а еще полицейский! Не в силах даже сам вернуться домой в Лилль! Почему все праздники обязательно заканчиваются вот так? А этот-то как храпит! Как теплоход!
Ворча, она снова ушла. Виго еще более энергично встряхнул брата за плечо, но тот был далеко — скользил, как серфер, по этиловым волнам.
— Да отвечай же, черт возьми! Что здесь на рисунке?
— Служебная информация… строго конфиден… циально…
— Говори, мать твою!..
Незадачливый полицейский встряхнул головой, выдохнул очередную порцию перегара и, уткнув карандаш в нарисованный куб, пробормотал:
— Вот здесь… нашли убитую девочку. Ее убили потому… что какой-то псих… среди ночи… сбил на дороге ее отца… и свалил… с деньгами… Девочка была слепой…
Виго схватил бутылку можжевеловой настойки и наполнил бокал до краев. Тело с трудом ему повиновалось, ноги подкашивались. Он ухватился за край стола, чтобы устоять, заодно потянув на себя скатерть. От этого зрелища Станислав расхохотался во все горло, сверкая зубами, как злобный джинн. Его лицо сделалось почти безумным. Он по-прежнему изо всех сил прижимал ручку к листку, словно хотел его продырявить.
Затем ручка дернулась в сторону, и длинный штрих стрелой вонзился в окно нарисованного склада.
— Он… все видел… — заплетающимся языком произнес Станислав. — Убийца… все видел… Так что… водителя будет искать… не полиция… а сам убийца, собственной персоной… Ты был прав, братишка… Нельзя… искушать судьбу… Нельзя!
И он снова расхохотался безумным дьявольским смехом.
В следующий момент Виго вырвало.
Глава 17
Грязная тусклая лампочка с легким потрескиванием раскачивалась под потолком, бросая мимолетные тени на кирпичные стены, густо поросшие мхом. Пахло мочой, мусором, разложением. Несмотря на отсутствие мертвых тел и испражнений, тошнотворный запах был невероятно стойким — казалось, он насквозь пропитал стены этого сырого подвала и теперь проступал на них, словно липкий блестящий пот.
Элеонора, скорчившись, сидела на старом грязном матрасе, покрытом шерстью и разодранном во многих местах — торчащие из дыр пружины были острыми как клинки. Голова у нее горела как в огне. Она слишком много плакала, и теперь у нее сильно щипало глаза, а слезы проложили две солоноватые дорожки к уголкам губ, смешавшись с текущими из носа соплями. Она то и дело кашляла и отплевывалась, пытаясь избавиться от забившей рот шерсти, одновременно боясь, как бы ее не вырвало.
Мало-помалу из глубины сознания всплывали образы из недавнего прошлого, на время заслоняя настоящее: автомобиль… пожилая женщина с серебристо-седыми волосами… куклы на заднем сиденье… тихое бормотание радио… и пропитанная какой-то гадостью тряпка, внезапно закрывшая ей ноздри…
Отвратительный запах… потом провал в черную дыру…
С трудом стряхнув оцепенение, Элеонора порылась во внутреннем кармане куртки в поисках мобильного. Но ее надежда разбилась вдребезги, когда она поняла, что телефон у нее забрали, отняв последнюю возможность связаться с миром света…
И теперь она заперта в ужасном темном подземелье, пропитанном трупным запахом… Из глаз Элеоноры снова хлынули потоки слез.
Перед глазами замелькали безумные картины, в духе самых жутких историй Стивена Кинга — все, что только способен был изобрести воспаленный мозг тринадцатилетней девочки. Тихий голосок из самой глубины ее души, который она тщетно пыталась заглушить, заткнув уши и крепко зажмурившись, нашептывал ей, что ее конец близок, что ей суждено здесь умереть в нечеловеческих страданиях.
Внезапно она осознала, что означает неестественная белизна ее пальцев и неконтролируемые приступы дрожи, все чаще сотрясавшие ее тело, — и почувствовала, что проваливается в леденящую пустоту. Признаки были очевидными — гипогликемия постепенно завладевала ее организмом. Волна паники парализовала ее, перекрыв доступ кислорода в легкие. Наконец она с трудом смогла вдохнуть воздух — судорожно, словно вынырнув из воды.
Элеонора попыталась выровнять дыхание — так, как ее научили врачи. Болезнь сделала ее взрослее большинства ровесников, ее характер и физическая сила крепли с каждой новой победой, одержанной над собственной немощью. Медленно и осторожно, пытаясь не обращать внимания на дрожь, она приподняла свой пуловер и футболку и посмотрела на экранчик инсулиновой помпы, закрепленной на талии с помощью эластичного пояса. Индикатор дозиметра слабо помигивал, инсулиновый резервуар был пуст. Однако с того момента, как она отправилась в аптеку, у нее еще оставалось восемь часов автономного существования. Неужели она так долго пробыла без сознания? Или отравление хлороформом усугубилось потребностью организма в обычном сне?..
Еще полчаса — и ее обнаружили бы уже мертвой, белой как бумага…
Действуя по инструкции, которую она знала наизусть, Элеонора отцепила от своего «пояса выживания» коробочку, в которой лежали шесть инсулиновых шприцев. Дозировка была специально рассчитана для ее типа диабета. Она не сразу нашла место, куда уколоть, — ее живот, бедра и предплечья были в сплошных красноватых припухлостях.
Уже через минуту инсулин подействовал — лицо девочки больше не походило на застывшую маску смерти. По всему телу разлилось приятное тепло, щеки чуть порозовели. Из другого кармашка на поясе она достала таблетку глюкозы и сунула ее под язык.
Жизнь расцветала как пышная хризантема — сотнями лепестков.
Но надолго ли? Оставалось пять доз, и эти десять миллилитров, более драгоценные, чем бриллианты, смогут поддерживать в ней жизнь еще сорок часов или даже меньше, если ей придется голодать.
Еще сорок часов до смерти… Нет, не так! Еще сорок часов жизни!
Таблетка глюкозы придала ей сил. Элеонора одним рывком поднялась на ноги и забарабанила в деревянную дверь. Ручки на двери не оказалось — видимо, она была оторвана. Нет, никто ее не выпустит. Никогда. Она умрет здесь…
Элеонора резко замотала головой, словно для того, чтобы вытряхнуть эту мысль. И тут она заметила в нижней части стены какие-то неровности. Она зажмурила глаза, отказываясь верить в то, что увидела. Ее губы непроизвольно скривились в гримасе отвращения.
Царапины. Десятки длинных пурпурных бороздок на грязных выщербленных кирпичах. А между ними — обломки ногтей, высохшие клочки содранной кожи…
Кто-то скребся в эту стену. Сдирая пальцы до крови…
Элеонора упала на колени, прижимая к груди стиснутые кулаки.
Значит, до нее здесь были и другие жертвы. Лежали на этом же матрасе… Их смертельное отчаяние оставило на стене эти глубокие царапины…
