Савельеву. — Подготовь для Панковой опознание и мотай за Буковой.
Парень не моргнул глазом…
Казанцев захотел сесть с краю. Рядом уселись еще двое. Панкова вошла в кабинет, и Тихонов подумал, что глаза у нее, как на скульптуре Дианы, — большие, красиво вырезанные, без зрачков. Он сказал:
— Посмотрите внимательно на этих людей. Успокойтесь, не волнуйтесь. Вспомните, знаете ли вы кого-нибудь из них?
Панкова долго переводила взгляд с одного на другого, потом на третьего, и Тихонову показалось, что она избегает смотреть в лицо Казанцеву. Он увидел, как побледнел Казанцев. И глаза Пайковой были все такие же, без зрачков.
Она сказала медленно:
— Не-ет. Я никого из них не знаю. — Потом уже тверже добавила: — Ники здесь наверняка нет…
Тихонов горестно всхлипывал, бормотал, с кем-то спорил, и сон, горький и тяжелый, как дым пожара, еще клубился в голове, когда он услышал два длинных звонка. Он сел на диване.
Оконная рама встала на пути голубого уличного фонаря, расчертившего стену аккуратными клетками- классами. Ребятишки чертят такие на асфальте и прыгают в них, приговаривая: “Мак-мак, мак-дурак!” Тихонов сонно подумал: “Я бы и сам попрыгал по голубой стене. Но я уже наступил на “чиру”. Сгорел. Мак- мак-дурак!” Снова требовательно загремел в коридоре звонок.
“Все-таки действительно звонят. Я-то надеялся, что приснилось”. — Он нашарил под диваном тапки, встал, пошел открывать. За дверью кто-то напевал вполголоса:
“Понятно, — хмыкнул Тихонов. — Лебединский со своим репертуарчиком”.
— Розовые лица! Револьвер — желт? — заорал с порога Лебединский.
— Заходи. Твоя милиция тебя бережет, — пропустил его Тихонов и не удержался: — Долго придумывал эту замечательную шутку?
— Всю жизнь и сей момент. Слушай, а ты же ведь и не розовый совсем, а какой-то нежно-зеленый. Как молодой салат.
— У меня, видимо, жар, — сказал Тихонов и потрогал горячий лоб.
— Надеюсь, любовный? — осведомился Лебединский.
— Нет, служебный, — хмуро сказал Стас.
— О, Тихонов, если уж ты заныл, значит, дела — швах! Тебя, наверное, разжаловали в постовые?
— Ха, если бы! Моя жизнь стала бы безоблачно голубой! И даже где-то розовой.
— А ты знаешь, я приехал вчера из Парижа с симпозиума, и там мне очень понравилось, что полицейские раскатывают на велосипедах. Живописно до чрезвычайности!
— Где раскатывают — на симпозиуме?
— Ты, милый мой, зол и тун. Ажаны раскатывают по Парижу, а на симпозиуме обсуждают возможности моделирования человеческого мозга. Я же, вместо того чтобы привезти для тебя приличную мозговую модель, истратил половину валюты на подарок.
Лебединский достал из бокового кармана пальто небольшой сверток:
— Гляди, питон, это марочный старый коньяк “Реми Мартин”. Штука бесподобная. Ц-ц-ц, — пощелкал он языком.
— На меня ты потратил только четверть валюты, вторую четверть ты сейчас проглотишь сам, — пробурчал Тихонов и подумал: “Какое счастье, что есть на земле такие нелепые умницы, Сашки Лебединские, которые тратят половину своей скудной парижской валюты на “Реми Мартин”, не подозревая, что эту невидаль можно купить в Елисеевском гастрономе. Наверное, настоящим мужчинам даже в голову не приходит, что дружить можно дешевле”. Тихонов покрутил в руках бутылку, понимающе кивнул:
— Коньячок хоть куда! Позавчера такую в руках держал.
— Ну врешь же, врешь, по глазам вижу! Где ты мог его пить?
— Вот те истинный крест! Держал! А пить не пил. Был при исполнении служебных… — И сразу вспомнил: “А у вас в Скотленд-Ярде не пьют?”
— Ладно. Сашка, давай отведаем твоего бальзама. За это, подожди только, угощу тебя напитком, которым причащают вступающих в орден настоящих мужчин. Называется “Ликер Шасси”.
— Врешь, поди, как всегда. Или ликера такого нет, или не угостишь, или вообще все придумал.
— Нет, Сашок, ликер такой есть. Это я тебе серьезно говорю. И слово даю честное: мы его с тобой еще выпьем на радостях.
Лебединский неожиданно спокойно и тихо спросил:
— Когда жар окончится?
— Да, Сашка. Дела мои, как ты говоришь, — швах!
Лебединский сильно хлопнул его ладонью пониже спины:
— Ну-ка, морж, встряхнись! Давай хлопнем этого французского барахла, поболтаем, сгоняем в шахматишки — и жизнь покажется нам краше и нарядней…
Лебединский лежал на диване, Стас уселся в глубокое кресло рядом, между ними на столике шахматная доска. Сбоку, на стуле, бутылка и рюмки. Коньяк не брал Стаса совсем, по все вокруг казалось горячим, влажным, лишенным четких очертаний. “Как в парилке”, — подумал Стас и сказал:
— Устал я, Сашка, очень. Устал. А дело без движения. Подтверждается все: и Казанцев зто, и но пустырю он шел в понедельник, и отвертка у него есть длинная. Но упирается изо всех сил и доказывает, что он не убивал Аксенову. И что не знал ни ее, ни Букову, и что не надо ему было этого вовсе. И хотя этого не может быть — я ему верю. А Букова мне объясняет, что приятеля ее, оказывается, зовут Кока, а не Ника — Николай Лысых — и находится он уже третью неделю в Свердловске. Это правда, мы проверили. И все разваливается, хотя со вчерашнего дня я был уверен: осталось чуть-чуть — и возьмем убийцу. Пять дней я топал по фальшивому следу. А где теперь настоящий убийца — кто знает?
— М-да, тут даже вся моя диагностическая лаборатория не поможет…
— Ты знаешь, Саш, я ведь в этих вопросах всегда очень строг к себе. Но тут я даже казнить себя не могу — факты настолько четко выстраивались в логическую схему, что я и сейчас не представляю — с чего начну в понедельник.
Лебединский сказал:
— Старик, я в этих вопросах плохо понимаю. Но, выслушав тебя внимательно, я бы хотел высказать свое мнение…
Тихонов кивнул.
— У тебя, Стас, для такого запутанного дела было слишком много фактов.
Стас удивленно взглянул на него.
— Да, да. — Лебединский встал с дивана, прошелся по комнате, включил телевизор. Медленно затеплела трубка.
— Постараюсь объяснить на близких мне понятиях. На симпозиуме выступил с очень интересным докладом француз Шавуазье-Прюдом. Он предложил, ни много ни мало, принципиальную схему электронной машины, полностью моделирующей человеческий мозг. Был у этой схемы только один маленький порок — практически она неосуществима из-за фантастического количества деталей. Понимаешь? Работа всей схемы зависит от одновременной надежности каждого из элементов. Но их так много, что в любой данный момент выходит из строя хотя бы один. В результате схема не срабатывает или дает неправильный результат. Понимаешь? Во всем твоем деле было столько узлов, что проверить их надежность в работе одномоментно
