Агент абвера.

Оставалось неясным лишь одно, когда и где будет нанесен главный удар. Генерал-фельдмаршал без устали анализировал груды донесений из частей, разведорганов, информации из ставки, но не находил ответа на этот во­прос.

В связи с успешным наступлением советских войск на Центральном фронте немецкое верховное командование потребовало у Кюхлера семь дивизий. Генерал-фельдмаршал отчаянно сопротивлялся. Отдать семь дивизий — это значит оголить фронт! Но его не стали и слушать. Верховное командование считало “Северный вал”, создававшийся в течение трех с лишним лет, неприступным. И вот кадровые немецкие дивизии ушли от Кюхлера. Правда, взамен их Берлин пообещал вскоре прислать моторизованную дивизию СС “Нордланд”, моторизованную бригаду СС “Нидерланды” и части испанского легиона. “Вместо семи убывших полнокровных дивизий мне обещают две потрепанные и вдобавок горсть испанских ублюдков! — возмущался Кюхлер. — С этим сбродом я должен остановить натиск русских. Идиоты!” Но как ни негодовал Кюхлер, он знал, что за поражение спросят прежде всего с пего. Поэтому он и старался предугадать, где будет нанесен главный удар русских, чтобы стянуть туда свои лучшие части.

Анализируя положение на фронте, Кюхлер предполагал, что главный удар будет нанесен с “Ораниенбаумского пятачка”. Будь он на месте командующего Ленинградским фронтом генерала Говорова, он обязательно воспользовался бы таким перспективным плацдармом. Бесспорно, это сделает и Говоров. Но куда именно направит он главный удар с “пятачка” — вот в чем загадка. Быть мо­жет, ее сумел разрешить Шиммель?

Вот почему подполковника Шиммеля, едва он появился в штабе, пригласили к командующему.

— Господин генерал-фельдмаршал, — говорит Шиммель, — я имел честь ранее докладывать вам агентурные данные о сосредоточении значительных сил русских на “Ораниенбаумском пятачке”, в районе реки Черной, к северу и северо-западу от Усть-Рудицы. Эти сведения неоднократно и весьма тщательно проверялись. Проверка показала их полную достоверность.

Кюхлер слушал очень внимательно. То, что говорил Шиммель, подтверждалось наблюдениями войсковой разведки и данными, полученными из самых различных ис­точников. На “Ораниенбаумском пятачке” последние дни отмечается большая активность: артиллерия ведет пристрелку оборонительных сооружений; на отдельных участках замечено сосредоточение танковых сил; в эфире появились радиостанции новых дивизий и частей; авиация ведет усиленную разведку копорского направления, по ночам бомбит пункты управления немецких войск, плотно прикрывает район реки Черной от разведки с воздуха; на всем фронте от Гостилицы до Пернова ведутся разведка боем и действия разведывательных групп. На фопе всего этого сообщения агентов Шиммеля приобретали в глазах Кюхлера большой вес.

— Ваши люди, которые ходили в тыл к русским, надежны?

— Они испытаны. Верить можно.

— Вы представляете ответственность, которую берете на себя? Ведь если мы начнем действовать, исходя из тех сведений, которые собраны вашей агентурой…

— Представляю.

— Я очень буду рад, если вы полностью представите, господин Шиммель, какая на меня и на вас ложится ответственность за положение на фронте.

Кюхлер тяжело опустился в кресло, устало склонил голову на морщинистую ладонь, прикрыл глаза посиневшими веками. Шиммель стоял молча, почтительно глядя на размышлявшего Кюхлера.

— А что, если это все-таки дезинформация? — думал вслух фельдмаршал. — Из того, что докладываете вы, господин Шиммель, что сообщают командующий восемнадцатой армией и командиры дивизий, можно сделать вывод, что русские будут наносить главный удар с “Ораниенбаумского пятачка” на Котлы–Кингисепп. Следовательно, мне необходимо переместить сюда свои основные силы. Резерва у меня нет. Войска придется снимать с менее важных участков фронта. Но их так мало… Вдобавок получен приказ отдать еще две дивизии — девяносто шестую и двести пятьдесят четвертую — группе армий “Юг”. С чем я остаюсь? Смогу ли я остановить русских, если они в этот момент ударят в ином направлении? Специалисты считают неприступными возведенные здесь укрепления. Но чтобы удержать их, нужны солдаты.

Шиммелю стало не по себе. Он словно присутствовал на исповеди человека, который начал терять веру в свои силы. Кюхлер жаловался, зная, что ему не помогут. Таких откровенных признаний Шиммель еще ни разу не слышал от генерал-фельдмаршала. Видимо, тот рассчитывал в случае поражения заполучить доброжелательного свидетеля, который мог бы замолвить словечко за Кюхлера в ставке. Шиммель, руководитель фронтовой разведки, сотрудник всесильного Канариса, как нельзя лучше подходил для этого.

— Нам надо выстоять, — продолжал генерал-фельд­маршал. — Во что бы то ни стало выстоять. Иначе мы потеряем не только Ленинградскую и Новгородскую области. Мы можем лишиться Финляндии, вынуждены будем уйти из Прибалтики, потеряем влияние на Скандинавские страны. Мы будем вынуждены вернуться к своим границам, а это — катастрофа.

Картина, нарисованная генерал-фельдмаршалом, произвела на Шиммеля тяжелое впечатление. Кюхлер неспроста задал вопрос — понимает ли он, Шиммель, какую ответственность на себя берет, докладывая о концентрации русских войск по реке Черной? Пожалуй, до сих пор он действительно не вполне представлял. Шиммель постарался побыстрее закончить опасную беседу. Если только о ней пронюхает гестапо…

— Господин генерал-фельдмаршал, я докладываю проверенные данные. А вам предоставлено право при­нимать те решения, которые вы считаете нужными.

— Хорошо. Я воспользуюсь вашими сообщениями, когда буду принимать решение.

— Господин генерал-фельдмаршал, наши агенты, собравшие ценную информацию, заслужили награду. Я заготовил приказ о награждении агентов абвера Никулина и Аббаса “Бронзовой медалью с мечами”.

— Что ж, если они заслужили, мы должны наградить их. Я не возражаю.

Кюхлер, не глядя, подписал документ. Так Николай Константинович стал кавалером “Бронзовой медали с мечами”, которой немцы награждали особо отличившихся агентов абвера из числа военнопленных.

Кюхлер после доклада Шиммеля окончательно пришел к выводу, что советские войска с “Ораниенбаумского пятачка” будут наступать в направлении Котлы — Кинги­сепп. В соответствии с этим он произвел перегруппировку сил, выдвинув на угрожаемый участок подкрепления. Прямо туда же была направлена только что прибывшая моторизованная дивизия СС “Нордланд”.

Четырнадцатого января сорок четвертого года войска Ленинградского и Волховского фронтов обрушили на врага сокрушительные удары. Из района Ораниенбаума наши основные силы пошли не на Котлы–Кинги­сепп, как предполагали Кюхлер и Шиммель на основании подсунутой им дезинформации, а на Ропшу, на соединение с войсками, действовавшими у Пулковских высот.

Попытки Кюхлера исправить ошибку не принесли желаемых результатов. Преодолевая упорное сопротивление врага, в жестоких боях прорывая глубоко эшелонированные и сильно укрепленные позиции противника, части Советской Армии к двадцать седьмому января полностью освободили Ленинград от вражеской блокады. Родина торжественно отметила эту победу. Войскам Ленинградского и Волховского фронтов, их мужественным воинам салютовали Москва и Ленинград.

Глава девятая “Игра проиграна, Никулин!”

Когда стало известно, что в результате произведенной проверки сообщение Никулина признано достоверным и он представлен к награде, капитан Фиш вызвал Николая Константиновича к себе, поблагодарил и приказал выехать в Валкскую разведшколу. За выполнение задания гитлеровцы выдали агенту тысячу оккупационных марок, концентраты, несколько банок мясных консервов и литр самогону.

“Недорого ценит своих наймитов немецкая разведка”, — подумал Никулин.

В сопровождении двух солдат Николая Константиновича отправили в Валку. Шнеллер встретил его как доброго приятеля.

— Я всегда был уверен в вас, господин Никулин, — значительно произнес Шнеллер. — И я постоянно