направляют в его ирландские владения, но свидетельств, что и молодой паж отправляется с ним, у нас нет. Возможно, Чосер остается в Англии, но о его занятиях и обязанностях с 1360 по 1367 год мы сведений не имеем. Так же скрыты от нас и несколько лет жизни молодого Шекспира – счастливое совпадение выпавших из поля нашего зрения лет, призванное напоминать биографам, что не все в человеке доступно пониманию.
Высказывалась догадка, что Чосер в это время поступает на службу к Джону Гонту; тот факт, что Гонт становится впоследствии его главным покровителем и платит ему ежегодное содержание, опровергнуть невозможно. Другие полагают, что по отъезде Лайонела в Ирландию молодой паж стал служить непосредственно при дворе Эдуарда III; в официальном документе от июня 1367 года упомянут “Джеффри Чосер”, йомен на службе двора – “noster valletus”, то есть наш слуга, но это может означать, что такого звания Чосер удостаивается лишь в это время. Правда, с тех пор и впредь следуют постоянные упоминания его в числе “приближенных” суверена, путешествующих всегда под охраной короны.
Бытует и третье предположение – весьма любопытное, так как оно выводит Чосера за пределы королевского двора. В XVI веке один из биографов и издателей Чосера Томас Шпет утверждал, что Чосер изучал юриспруденцию в лондонском Внутреннем Темпле и что “много лет спустя магистр Бакли обнаружил в архиве заведения запись о том, что с Джеффри Чосера был взыскан штраф в два шиллинга за побои, нанесенные им проходившему по улице брату францисканцу”. Предположением, что Чосер обучался юриспруденции, можно было бы пренебречь, отбросив его как домысел тех, кто верит, что всякая ученость поэта есть неизбежное следствие благотворного влияния, которое оказало на него систематическое образование, подобное тому, что некогда получили они сами. Им невдомек, что гений потому и гений, что может произрасти и расцвесть в условиях, казалось бы, самых неподходящих. Ведь говорил же Джон Диккенс о знаменитом своем сыне: “Можно сказать, сэр, что выучил он себя сам”. Однако существуют косвенные подтверждения некоторой двойственности свидетельства Шпета. Бакли на самом деле был хранителем архива Внутреннего Темпла, а штраф за оскорбление действием, который присудили Чосеру, был в то время в порядке вещей. Большинство современников Шпета придерживались мнения, что Чосер обучался в Оксфорде или Кембридже, а Темпл уж конечно учеников не принимал. Так что сенсационное сообщение Шпета вызывает удивление и интерес, но вовсе не гарантирует правдивости предоставленной им информации. Бакли мог желать во что бы то ни стало связать того, кто считался основоположником английской литературы, с учреждением, к деятельности которого был сам причастен, и мог употребить для этого какие угодно средства. Оскорбление физическим действием монаха-францисканца вполне соответствовало бы репутации раннего провозвестника протестантизма, которой пользовался Чосер. Иными словами, версия эта не вполне убедительна, но, с другой стороны, здравый смысл и практичность служителей Церкви допускают возможность приема учеников в Темпл XIV века. Путь в юриспруденцию и овладение всеми ее премудростями были делом долгим, трудоемким и сопряженным с известными опасностями. Сохранились исторические свидетельства, что в 1381 году толпа недовольных жгла на улице книги “служителей закона”. Позднее же юридическое образование считалось необходимым условием для успешной карьеры придворного и даже церковника. Томас Мор, столь похожий на своего великого предшественника и тем, что был писателем лондонским, и тем, что служил при дворе, проходил обучение в одном из иннов лорда-канцлера.
Тот факт, что Чосера обучали или же он сам обучался искусству риторики, является бесспорным. Вне всякого сомнения его поэзия строится по законам этого искусства и соблюдает правила и ограничения, которым риторика учит и которые были изложены в соответствующих учебниках и пособиях, таких как “Poetria Nova” Джоффри из Винсофа. Чосер умело использует олицетворения, дополнения и отступления. На некую сопричастность поэта судейским иннам указывает и его описание “судейского подворья эконома”, под чьим началом
Не так давно распространение получила идея, согласно которой многое в английской драме и поэзии косвенным образом берет исток в судебных заседаниях иннов, где под видом рассмотрения реальных дел иногда устраивались целые представления и рассказывались вымышленные истории на потеху судейским. Первые пьесы разыгрывались в залах иннов, а мастера прозы, такие как Мор, оттачивали свое искусство в учебных театриках спорных тяжб и процессов. В этом смысле возможное пребывание Чосера в стенах Темпла являлось бы историческим и литературным прецедентом. Но доказательств этого пребывания нет. Мы можем говорить определенно лишь об употреблении Чосером судебной терминологии и о его знании судебной процедуры.
Приняв гипотезу о пребывании Чосера во Внутреннем Темпле, биографу легче объяснить знакомство нашего поэта с другим крупным поэтом эпохи – Джоном Гауэром, который и сам был связан с Темплом. Гауэр, по-видимому, поднимался по лестнице судейских чинов и, по собственному его признанию, носил “la raye mance” – полосатую мантию служителя Фемиды; он был старше Чосера и уже был известен как сочинитель французских стихов, когда их связало знакомство столь тесное, что последний избрал друга своим поверенным и наставником в юридических вопросах в период заморского путешествия по делам короля. Похоже, между ними существовало духовное родство.
Глава третья
Дипломат
Когда имя Чосера в 1366 году вновь появляется в исторических документах, то он уже дипломат на службе короля. В феврале 1366 года повелением короля Наварры “Jeffroy de Chaus-sere esquire englois en sa compaignie trois compaignons”[2] была выдана охранная грамота для проезда по стране. Высказывалось предположение, что это было паломническое путешествие и группа направлялась в Испанию, чтобы поклониться там мощам святого Якова Компостельского и получить особый знак пилигримов – створку раковины, крепившуюся к одежде. Конечно, отправиться в паломничество было тогда заветной мечтой многих, но только если само путешествие не падало на время Великого поста. Гораздо вероятнее, что группе этой была поручена секретная миссия, связанная с Педро Кастильским, ставшим тогда союзником старшего сына Эдуарда III, так называемым Черным Принцем. Союзу этому в то время мешала грозившая вторжением Франция. Неизвестно, вел ли Чосер переговоры с королем Наваррским или же убеждал некие круги в Англии оказать помощь Педро, важно не это, важен сам факт серьезной и, возможно, тайной дипломатической миссии, порученной двадцатичетырехлетнему придворному. От него ожидали многого, и по ступеням карьеры к valettus’y и сквайру он, несомненно, поднялся стремительно и без задержек. Он принадлежал к “новым людям”, выходцам из мира лондонского купечества, дельцов и финансистов, сумевших проникнуть в другой круг и утвердить себя среди более древних и развитых служителей короны. И все же положение Чосера было несколько двусмысленно: считаясь “джентльменом”, он не был признан аристократом. Можно сделать вывод, что такая неопределенность положения уже сама по себе давала ему возможность наблюдать и правильно оценивать социальные изменения и сдвиги, происходившие вокруг. Некоторые из “Кентерберийских рассказов” затрагивают эту тему: паломники дискутируют о том, благородство ли происхождения или же личные качества делают из человека “джентльмена”. Поколение Чосера весьма занимала эта проблема.
Существовали и другие пути снискать себе королевское благоволение и покровительство.
В начале 1366 года у Чосера умер отец, и, хотя завещания не сохранилось, немыслимо, чтобы единственный сын не получил значительную часть большого наследства. Приобретя такое богатство, Чосер смог претендовать на руку и сердце Филиппы де Роэт, уже являвшейся к тому времени фрейлиной супруги короля Филиппы. В королевских счетах упоминается “Филиппа Пэн”. “Пэн” – это вариант имени “Пэон”, отца Филиппы, сэра Пэона де Роэта.
Женитьба Чосера на Филиппе де Роэт есть, без сомнения, то, что в будущем стало именоваться “женитьбой из карьерных побуждений”. Ничего необычного в подобного рода союзах двор не видел: упрочивая такими браками свое положение и еще теснее объединяясь в кланы, придворные подражали в этом своим патронам, и Чосер в данном случае не представлял собой исключения, поступая в соответствии с принятым при дворе обыкновением.
В начале осени того же года Филиппе Чосер, “une damoiselle de la chambre nostre treschere compaigne la
