«Когда король затворился наедине с королевой, она опять стала жаловаться на кардинала и объявила, что не может больше терпеть его у кормила государства. Понемногу оба собеседника начали горячиться, и вдруг вошел кардинал. Королева, увидев его, не могла сдержать своего раздражения: она принялась упрекать его в неблагодарности, в предательствах, которые он совершил по отношению к ней, и запретила ему показываться ей на глаза. Он пал к ее ногам и пытался смягчить ее своей покорностью и слезами. Но все было тщетно, и она осталась непреклонной в своей решимости»187.
Казалось бы, для Ришельё все было кончено, и Мария, уверенная в своем сыне (что он никогда не предпочтет ей кардинала), открыто стала праздновать свою победу.
Слух об опале де Ришельё распространился очень быстро, и почти никто из придворных уже не сомневался в том, что первый министр окончательно низложен. Но король, которому хотелось слыть человеком справедливым, решил, что государство для него значит больше, чем собственная мать. А государству необходим был такой человек, как кардинал де Ришельё.
Конечно, подобное решение было трудным для короля. И возможно, оно было бы другим, не пренебреги Мария советами не оставлять сына наедине с его извечной неуверенностью. Но… Король жил в Версале, тогда небольшом охотничьем замке, и Мария не смогла пересилить себя, чтобы хотя бы на время переселиться в Версаль. Жизнь без привычных удобств казалась ей невыносимой, и столь разумный совет был отвергнут. Ришельё же, ловко овладев волей короля, заставил его принять то решение, которое было принято.
В результате кардинал, который, как утверждают некоторые, уже готовился укрыться в одной из крепостей, остался на своем месте, а вот на его противников посыпались кары одна страшнее другой: Маргарита Лотарингская, принцесса де Конти, дочь герцога Генриха де Гиза, организатора убийств гугенотов в Варфоломеевскую ночь, и Карл IV Лотарингский, герцог де
Гиз, ее брат, были изгнаны из Франции; Франсуа де Бассомпьер, отличившийся при осаде Ла-Рошели и ставший маршалом, попал в Бастилию; хранителя печати Мишеля Марильяка, ставленника королевы, посадили в тюрьму, где он оставался до самой смерти, а его брату, маршалу Луи де Марильяку, отрубили голову на Гревской площади.
Этот скорбный список можно было бы продолжить. За многими не было никакой вины, кроме близости к Марии Медичи.
Франсуа де Ларошфуко, отец которого тоже пострадал, в своих «Мемуарах» констатирует:
«Столько пролитой крови и столько исковерканных судеб сделали правление кардинала де Ришельё ненавистным для всех. Мягкость регентства Марии Медичи была еще памятна каждому и все вельможи королевства, видя себя поверженными, считали, что после былой свободы они впали в pa6cTBO»188.
Двадцать третьего февраля 1631 года Мария Медичи занималась своим утренним туалетом. Дело происходило в Компьенском замке, в семидесяти километрах к северо-востоку от Парижа; королева-мать готовилась к поездке в столицу, желая еще раз поговорить со старшим сыном.
Неожиданно ей объявили, что прибыл кардинал де Ришельё.
Сказать, что она была удивлена, – ничего не сказать.
Взаимные приветствия дались обоим с видимым трудом.
– Мадам, – вкрадчиво начал кардинал, – в стране давно уже происходят странные события, и я думаю, очень скоро Франция будет аплодировать решению, которое мы наконец приняли…
– Не понимаю, что вы хотите сказать. – Она старалась говорить спокойно, но было видно, что слова кардинала обеспокоили ее.
– Я прибыл в Компьень, чтобы сказать вам: королевство устало от бесконечных войн и заговоров. Они ведут Францию к катастрофе, и мой долг – положить конец этому.
– Я отказываюсь понимать вас, месье…
– Я прибыл, мадам, чтобы сказать вам: один из нас должен принести себя в жертву, чтобы дать дорогу другому. Надеюсь, вы догадываетесь, кто должен?
– Что-о?! Вы говорите это мне, представительнице великого рода Медичи, королеве Франции, вдове короля Генриха! Да кто вы такой?
В ответ кардинал лишь презрительно усмехнулся.
– О вашем визите, месье, – продолжила Мария Медичи, – непременно будет доложено моему сыну. А теперь соблаговолите уйти.
– Одну минуту, мадам. Мне нужно передать вам еще кое-какие распоряжения.
– Распоряжения?! Мне?! – Королева-мать в бешенстве схватила серебряный колокольчик, чтобы вызвать охрану.
В дверях появились два рослых гвардейца.
– Немедленно вышвырните отсюда этого человека! Немедленно! Вон!
– Мадам, неужели вы до сих пор ничего не поняли? – спокойно произнес кардинал. – Речь идет о вашем аресте. И это больше не ваши гвардейцы.
– Изменники! – затопала ногами Мария. – Какой позор! Какая низость! Узнаю ваш стиль, господин кардинал!
– Успокойтесь и выслушайте меня, – продолжил де Ришельё. – Вам нужно уехать как можно дальше от Парижа. Прежде всего в целях вашей же безопасности, а также, чтобы обеспечить безопасность тем лицам, судьба которых вам небезразлична.
– Кого вы имеете в виду? Все и так уже либо уничтожены, либо находятся…
– Вам необходимо принять эти условия, мадам, – оборвал ее кардинал.
– Отвратительное ничтожество, да будь ты проклят! – выкрикнула королева-мать, понимая, что сопротивление бесполезно.
Конечно же, кардинал имел в виду Гастона Орлеанского, младшего сына Марии Медичи, по-прежнему считавшегося престолонаследником (до рождения Людовика XIV еще оставалось семь лет). Понятно, что у Гастона были сложные отношения с венценосным братом. Понятно также, что его судьба не могла быть безразлична его матери. Как видим, кардинал де Ришельё всегда бил точно в цель.
В начале 1630 года Гастону было двадцать два года. Он был красивым молодым человеком, ветреным и коварным, однако в меру любезным. Всем было ясно, что его видимое примирение с братом не могло продлиться долго. Сам он прекрасно понимал, что его шансы получить вожделенную корону (при отсутствии детей у Людовика) достаточно велики. В его власти было развязать гражданскую войну. И он вполне мог рассчитывать на поддержку со стороны старой аристократии.
Тридцатого января 1631 года, посетив кардинала де Ришельё, Гастон взял назад свое предложение дружбы. Сначала он отправился в Орлеан, а затем, через несколько месяцев, появился в Безансоне, находившемся под управлением испанцев.
Кардинал де Ришельё поднял тревогу и доложил обо всем королю.
В принципе, разговаривая с Марией Медичи, кардинал не блефовал: теперь судьба Гастона Орлеанского была в его руках. Марии, обожавшей Гастона и готовой ради него на все, ничего не оставалось, как подчиниться.
Местом ссылки ей был предложен небольшой городок Мулен.
Оскар Егер в своей «Всемирной истории» пишет:
«Людовик XIII, робкий, сознававший свою умственную зависимость, слабый и телом и духом, далеко не речистый, понимал, однако, достоинство своего сана, чувствуя в то же время потребность опоры в человеке сильном, который был бы способен один нести бремя правления, опираясь на свой ум и силу воли. Согласившись с мнением своего министра, Людовик предложил своей матери переехать в Мулен. Попытки примирить ее с сыном были тщетными. Вместе с ней покинул двор и герцог Орлеанский»189.
Мария согласилась отправиться туда, но попросила, чтобы ей позволили некоторое время пожить в Невере, пока Мулен не будет очищен от свирепствовавшей там заразы, а местный замок не отремонтируют должным образом. Совет дал ей такое разрешение, но она все равно предпочла остаться в Компьене.
Когда 20 марта 1631 года Людовик написал ей, что Мулен полностью готов к приему Ее Величества, она
