мере в некоей культурной элитарности. Да в конце концов, нехило — при удачном раскладе — заработать!
Год от года бюджеты все толще, понты все круче, а прокатные сборы все выше. Что неопровержимо свидетельствует о наличии свободных денег в стране и свободного времени у граждан (в сочетании с лишним, опять же, баблом)…
Правда, кино у нас получается очень плохое. Даже поразительно, до какой степени. За ре-едким исключением. По Игоревой дефиниции — в лучшем случае детский лепет… Но качественный критерий у нас нынче не то вовсе упразднен, не то игнорируется по какому-то негласному патриотическому соглашению: сам себя не похвалишь… Так что сами себя снисходительно нахваливаем в СМИ, ежегодно прогнозируя неминуемый (в этом уже году!) качественный перелом, во всю глотку промеж себя пиаримся и главное — сами все это хаваем, причем в охотку. Народ мы невзыскательный. Чай, не баре.
Свое — и впрямь — кино: во всех смыслах.
Хотя Ксения давно и целенаправленно удерживает себя от оценок и обобщений, в свое время с Игорем, треплом редкостным, она, принявшись как-то под его влиянием «тележничать», выдала, что нынешнее русское синема до странности буквально отражает происходящее со страной в целом. Оно столь же второсортно, как все, что делается (причем далеко не только в смысле «производится», а вообще — совершается) в России; оно так же провинциально: провинциально-самодостаточно и провинциально- самодовольно. Оно внезапно разбогатело по тем же самым случайным и посторонним причинам, что и «путинские закрома», причем богатство его — как и пресловутая нефтяная стабильность — не то что не спешит конвертироваться в цивилизованность: наоборот, окончательно «консервирует» убожество.
…Если уж совсем точно… — Ксения снимает руки с баранки и трет лицо, — кино отражает реальность даже не столько страны, его смотрящей, сколько столицы, его снимающей (во всяком случае спонсирующей). И не столько итоговый продукт — отражает, сколько процесс. Варка. Это, как убедилась Ксения, такая Москва в степени…
Она смотрит на часы, берет телефон:
— Фим? Вы уже? Я скоро, я в пробке…
…Поскольку даже в данном гротескном городе, мировом чемпионе по судорожному бесплодному ерзанью, дутым претензиям и тотальной безответственности, ни в одной другой сфере человеческой деятельности не совершается такого количества бессмысленных физических, финансовых, организационных и так сказать интеллектуальных движений, не затевается столько заведомо неосуществимых проектов, нигде не берут на себя так много, не сулят столь щедро — и в мыслях при этом не держа отвечать за базар и выполнять обещанное. Ксения, разумеется, знает, что во всем мире кино — самый суетливый и необязательный бизнес, но специфически киношная наглая халявность в сочетании со специфически расейским хамски-разудалым похуизмом дают совершенно неописуемый результат. Ее, скорее, поражает, как при подобной концентрации жульничества и раздолбайства наша киноиндустрия вообще умудряется доводить фильмы до проката. Впрочем, фильмы эти в подавляющем большинстве столь беспросветно- беспомощны, что малейшее беспокойство по поводу неубывания энтропии сразу пропадает.
Это — как раз то, что нужно. Гораздо хуже любого банковского дела, любого паразитарного посредничества, любой чиновной коррупции — ни в одной из этих энтропийных молотилок участие интеллекта и творческий подход изначально и не предполагаются. Кинобизнес же с его миллионными оборотами — не только один из крупнейших в стране коллекторов денежно-каловых масс, но и одна из самых эффективных фабрик по выхолащиванию ума и таланта. Никуда более разнообразные гонористые гуманитарии не лезут столь массово (учитывая гонорарные ставки) — и нигде их так же быстро и эффективно не превращают в поставщиков мусора… Нет, в профессиональных приоритетах я не ошиблась, с усталой злобой непонятно в чей адрес думает Ксения, проезжая — проползая — Настасьинский переулок и высматривая, где припарковаться.
Правда, в большом кино у нее до сих пор не очень выходит зацепиться. И сколько раз вроде все было на мази, и контрактов сколько было подписано — а в итоге… Она вспоминает Липченко (словно не пару часов назад бред его выслушивала, а по меньшей мере неделю) и настроение совсем падает.
К счастью, существуют сериалы. И как существуют!.. Больше десяти тысяч часов показали, по статистике, только главные каналы в минувшем году. На сериалах Ксения поднялась, благодаря им в значительной мере сумела сориентироваться в реальности. Ради них и ломится сейчас, в восьмом часу, механически, с интонацией мантр матерясь, в это «Ле гато».
Кабак рядом с Театром Станиславского, в квартале от Пушки. Заведеньице любимого Ксенией типа: дорогое, понтовое, не столько стильное, сколько претенциозное. Модное у всяческой отморози с разной степенью около-, квази- или впрямь богемного уклона: от по-московски лихорадочных варщиков и терщиков из разнообразных театрально-киношных шобл до откровенных упырят в костюмчиках-галстучках-очочках, полагающих себя, вероятно, тоже не чуждыми эстетической продвинутости… Здоровенное, с проходами, поворотами, залами и лестницами, и, конечно, битком набитое: еще не сразу и найдешь своих «контрагентов»…
А вот и они, родимые. Сидят такие два толстяка. Один — старый знакомец Фима Скоков, журналист- писатель-телезвезда, тридцати-с-полтиной лет жизнерадостнейший пузырь, как выражался в позапрошлой жизни Гоша: «врун, блядун и хохотун», подобно Ксении — кандидат в сценаристы. Второй — на десяток лет старше, Саша Дуплевич — «мотор» всего проекта. Театральный художник с мировой репутацией, из тройки крутейших в России: лысый, бородатый, немаленький, в цветастом неимоверном свитерке с пальмами- слонами. Излагает. Делится. Вербует — то есть «дает шанс». Как же они все-таки любят монологический жанр! И неутомимы в нем, что твой Фидель… И все фонтанируют творческими идеями. Причем идеи — как на подбор…
Это тебе, впрочем, не Липченко с Буратиной. Это будет сериал «последнего поколения»: одновременно с патриотизмом, с приобщением к высокому, с мелодрамой и клубничкой. Разом. Сериал о любовных историях наших классиков. Точнее, об адюльтерах наших классиков. С погружением в нюансы- детали (Дуплевич делается особенно азартен) ихних ориентаций и перверсий. «Вы же в курсе, с чего на самом деле начался Серебряный век? С того, что лесбиянка Гиппиус не дала педерасту Дягилеву!..» Нет, все-таки от Липченко (Пьеро-импотент, Мальвина-нимфоманка) он мало чем отличается — точно такое же Буратино…
Ксения, снова ощущая, как немеет от застывшей неестественной гримасы лицо, опускает взгляд в кофе, невзначай оглядывается. И официанты тут, понятно, нагловато-холуеватые… На галерейке второго этажа блондинка в вечернем тряпье поскуливает в микрофон.
…И это их общее, уверенно-пренебрежительное: все схвачено, и бабла до того самого, и люди давно подписаны (одну серию уже строчит Квирикадзе, причем долго набивался)… У них так у всех. Всегда. И такие они, мать их, все корифеи… деловары…
Кстати, о деловарах. В их теплой компании пополнение. Господин продюсер прибыли. Очередной. Всем продюсерам продюсер. Двадцати восьми лет, ровесница Ксении, девка с самопародийной овощной фамилией Репко. По первому впечатлению (джинсовая мини-юбка, красные высокие сапоги, бубсы вываливаются из маечки) уличная блядища, по второму (села, коленками взмахнула, зазывно обморгала господ офицеров) тоже… Однако Ксения знает, что овощ сей активно делает за международный бизнес, башлями ворочает немереными, имеет собственную фирму, резиденцию в Ницце (!), сам же, оборотистый до умопомрачения, живет в самолете…
Господи, что за паноптикум… Пандемониум. Ксения еще раз втихаря оглядывает переполненное, галдящее, дымящее, нагло ржущее пространство. Точно ведь — локус инфернус…
Тут вдруг наверху, у подвывающей блондинки, что-то происходит с аппаратурой, глючит какой-то усилок — происходит мощный и неожиданный акустический удар… Ксения, получив без предупреждения по барабанным перепонкам, ничего еще, разумеется, не поняв, рефлекторно втягивает голову в плечи; в голове мелькает: взрыв? теракт?.. И она даже успевает испытать острое злорадство при уже не вполне, к сожалению, серьезной мысли, что окружающих сейчас разнесет в кровавую вермишель…
А ведь если бы… — то и меня бы… С ними… Здесь… Что ж, вышло бы символично. До навязчивости.
В духе плохого сценария.
