— Чудесные! — повторила она. — Идет какой-нибудь пацан лет четырех, опоздал в детмайданчик, а другие пацаны встретят — и так серьезно до него: «Прогульщик! В майданчик опоздал! Дивиться на прогульщика!» А тот так серьезно им отвечает: «Я сегодня выходной!»
У меня там есть племянница Тамарочка, моей старшей сестры дочка. Четыре, пятый. Чудесная девочка. Прямо-таки чудесная. Такая умненькая, серьезная. Мама на работе, или уехала куда-нибудь, или еще что — так она сама проснется, оденется и сама идет в детский сад. А потом вернется вечером и сама ложится спать. Прямо как взрослая. И умненькая — вы себе не можете представить. Один раз спрашивает: «Тетя Зина, зачем люди умываются?» Я говорю: «Чтоб бактерий с себя посмывать». — «А что такое бактерии?» — «А это такие козявочки, они болезни переносят». — «А где они, покажи». — «Их не видно, они маленькие, такие крошечные, что не видно». — «Покажи». Ну, пришлось повести ее в школу и там микроскоп показывать. Представьте, она все очень хорошо поняла. А потом опять спрашивает: «А зачем пол моют?» — «Чтоб бактерий не было». — «А разве как их моют, так они умирают?» — «Не умирают, но прилипают к полу и не могут летать в воздухе».
Так она, представьте, на другой день видит, как пылинки в солнечном лучике возятся, и говорит: «Бачь, тетя Зина, бактерии прыгают. Надо их помыть, чтобы они не прыгали». Чудесно!
А потом я как-то приехала и стала вытирать стол той тряпкой, которой обычно стулья вытирали. Тамара говорит: «Не вытирай этой тряпкой, там от стульев бактерии».
Она, представьте, ездила на автомобиле. А, представьте, на поезде никогда не ездила. У нас в коммуне грузовик. Я поехала в Синельниково и ее с собой взяла. На станции стоят разные поезда. Стоит товарный, стоит пассажирский. «Тетя Зина, а мы на каком поедем — на красном чи на зеленом?» — «На зеленом, деточка». Мы вошли в вагон, Тамарочка стала возле окна, а я сзади, поезд засвистел и поехал. Она видит, что все мимо поехало, держится за окно и спрашивает: «Тетя Зина, а ты тоже едешь?» Чудесная девочка!
— Вы, как видно, очень любите детей, вам, наверное, нравится быть учительницей?
— Нет, не очень.
— Что, трудно, нервы треплют ребята?
— Нет, ничего. Я в младшей группе. У меня еще маленькие. Они как воск: что я хочу, то с ними и делаю. Не особенно трудно.
— Значит, вас учительство не вполне удовлетворяет?
— Эге.
— А кем бы вы хотели быть, какие у вас перспективы?
Она замялась.
— Не знаю… — неохотно сказала она, но я почувствовал, что она знает.
— Ну, все-таки кем?
— Мабудь, — сказала она тихо, — мабудь, музыке учиться. В Днепропетровске есть музична школа.
— А на чем вы хотите играть?
— На чем попадется. На пьянино, могу на гитаре, на мандолине. У нас все способные к музыке. И сестры и брат. А брат еще здорово рисует.
Мы поболтали еще. Уже стало темнеть. Она собралась уходить. Я пошел провожать.
У нее всюду масса знакомых.
Проходя через наш двор, она окликнула какую-то девушку-работницу:
— Ты что здесь робишь, Одарка?
— Працюю…
— Заходи до мене!
На переезде она заметила на площадке товарного поезда кого-то и закричала:
— Добрый вечер, Петрусь! — И пояснила мне: — Это один мой знакомый со своим пятилетним пацаном поехал. Железнодорожник. У него чудесный пацан, Миколка.
Она повела меня в Вишневецкую не по обычной дороге, а, сокращая расстояние, всякими прямыми тропинками, стежками — через высокую, блестящую, сумрачную кукурузу, через мостик, потом через огороды села Малые Зацепы, через заросли пахучего бурьяна, будяков, паслёна.
Дважды мы проходили по палкам, проложенным над тенистыми и таинственными ручейками.
Было уже совсем темно.
Но она быстро и легко шла в потемках, подавая мне в трудных местах руку, так что в конце концов не я ее провожал, а она меня.
По дороге она со смехом рассказала мне про своих подруг, веселых учителек. Одна из них, Татка, чаще всего фигурировала в ее рассказах.
Однажды она с Таткой поехала в Днепропетровск.
— Я добре знаю Днепропетровск. Мне довольно быть один раз, и я все запомню. А Татка никогда не была. Ой, смех! Вот я ей говорю: «Сейчас мы поедем на трамвае». А она спрашивает: «А он нас возьмет?» — «Возьмет!»
Ну, мы сели, я ей говорю, чтобы она вперед шла, а она стесняется, не хочет. Я прошла вперед, а у нее чемоданчик и деньги. Я ей кричу через весь вагон: «Татка, заплати за билет!» А она мне кричит через весь вагон обратно: «А я думала, они нас так подвезут, без денег». Ой, смех! Она первый раз в таком большом городе.
— А вы?
— Я — во второй раз.
— И больше нигде в «большом городе» не были?
— Нет.
— Однако как вы хорошо находите дорогу в темноте… все эти стежки, тропочки…
— Я в темноте вижу, как кошка. — Она тихонько засмеялась. — Как кошка… Смотрите, я вас заведу куда-нибудь и брошу.
— А я найду дорогу.
— А ну-ка, скажите, где сейчас Зацепы?
Я показал наугад рукой на черную кучу больших деревьев.
— А вот и не угадали! — воскликнула она. — Правее!
Она легонько положила руку на мое плечо и показала другой рукой направление.
— Придется вас провожать обратно.
Она увидела впереди какую-то фигуру.
— Эй, Степан Иваныч, пойдем со мной гулять! — закричала она общительно. — Пойдем со мной гулять, проведем человека!
Степан Иванович, с бутылкой молока в руках, отказался.
— Ну, я тебе припомню! — закричала Зина задорно. — Не приходи ко мне до хаты, выгоню!
Это был приезжий учитель.
Она просила еще нескольких, но все хотели спать, все отказывались.
Наконец она сосватала мне уже возле самой своей хаты, в которой светился желтый огонь, какого-то дюжего парня. Он благополучно вывел меня к железной дороге.
В деревне возле хат мелькали фигуры, горели папиросы, слышались в степи песни, пахло дымом и печеным хлебом. Лаяли собаки. Стучал двигатель мельницы.
Была чудесная, звездная июльская деревенская ночь, полная таинственной тьмы и нежности.
Пахло ореховой горечью сорняков.
«Чудесный пацан» — наше время, наша жизнь!
Ночи стали совсем летние, черные по-южному и звездные.
На Украине называют Большую Медведицу — Воз.
Узнавание звезд, разговоры о вселенной.
Много падающих звезд. По всем направлениям.
Очень сильно пахнет в палисаднике маттиола.
Сидим часов до двенадцати на скамеечке. Тепло, и комаров немного.
