Но эти мерзавцы глубоко заблуждаются.
Русского патриота, человека советской эпохи, запугать нельзя.
Не запугаете!
Поклянемся же никогда не забывать этого!
1942
«Торопиться приносить скоро»*
«Приказ Коммандантий!
Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в восемь часов один горшок с молоко.
Сдай в восемь часов один мешок овес.
Или вы дать, или ваший домий сгорать.
Торопиться приносить скоро».
Приказ фашистского коменданта, найденный нашими войсками в одном из освобожденных районов Ленинградской области.
Вот каким языком разговаривают гитлеровские бандиты и ворюги с русским народом в захваченных районах.
Язык, что и говорить, красноречивый.
Из него так и прет беспримерное, чисто фашистское, хамство, подлость, зверская жестокость.
Кто писал эти жалкие, страшные каракули, нахально претендующие называться русским языком?
Растленная душонка, потерявший остатки совести и чести, проклятый родной страной и забывший родной язык белогвардеец, продавшийся фашистам?
Или прибалтийский барон?
Или шпик, специально изучавший русский язык в какой-нибудь гестаповской «академии»?
Не все ли равно!
В этом коротком безграмотном, жутком приказе как в капле воды отразилась вся презренная идеология фашизма.
Это заповеди бандита. «Майн кампф» в сокращенном издании. Самая сущность фашизма.
«Господин немецкий Коммандантий», этот выродок и болван, не любит утруждать себя длинными рассуждениями. Он, черт возьми, прям и лаконичен. Кроме того, ему, как видно, ужасно хочется жрать. Он отощал. Он мечтает о еде.
«Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в восемь часов один горшок с молоко».
Ему, видите ли, утром ровно в восемь часов хочется краденого молочка. Он без этого не может. Он так привык.
Он, кроме того, большой любитель награбленного овса:
«Сдай в восемь часов один мешок овес».
С этим мерзавцем шутки плохи:
«Или вы дать, или ваший домий сгорать».
И пылают крестьянские дома, облитые керосином гитлеровским разбойником в комендантском мундире со свастикой на рукаве. Замерзают выброшенные в снег дети. Льется кровь…
А господин «Коммандантий» истошно кричит, топая ногами:
«Торопиться приносить скоро!»
Он торопится.
Он торопится грабить. Он чувствует, что скоро Красная Армия вышвырнет всю фашистскую нечисть со священной советской земли.
И тогда господину «Коммандантию» придется предстать перед страшным и беспощадным судом великого советского народа.
И тогда за каждый «горшок с молоко», за каждый «мешок овес», за каждый сожженный дом, за каждую слезу советского человека он заплатит своей поганой, гнилой кровью.
1942
Гвардии капитан Туганов*
Мне нужно было повидаться с генералом, командиром одной из наших конногвардейских частей. Я приехал в деревню и вошел в избу, на крыльце которой стояли парные часовые. Генерала не было дома. Адъютант пригласил меня в горницу, оклеенную по-деревенски газетами и обоями, и предложил подождать. Когда мы вошли, адъютант представился:
— Гвардии капитан Туганов.
Это был красивый смуглый мужчина несколько восточного типа, плотный и очень хорошо сложенный. На вид ему было лет тридцать пять. На нем была легкая защитная рубашка, перехваченная узким кавказским ремешком с набором. Синие шаровары с алыми гвардейскими лампасами. Мягкие сапоги джигита. Шпоры. Пистолет. На груди два ордена: один гражданский — Трудового Красного Знамени, другой военный — Боевого Красного Знамени. Я это внутренне отметил. Мы поговорили о последних операциях части и о погоде. Операции были удачны. Погода никуда не годилась: пятый день шел дождь, сделавший дороги почти непроходимыми и сильно поднявший уровень рек.
Пока я разговаривал с капитаном, лицо его казалось мне все более и более знакомым. Как будто бы и фамилию его я тоже уже слышал раньше.
— Мне кажется, капитан, что я вас знаю.
— Это не исключено, — сказал он со сдержанной улыбкой.
— Но я не могу вспомнить, где я вас встречал!
— Это могло быть во многих точках Советского Союза. Вы могли меня видеть в Харькове, в Одессе, в Новосибирске, в Куйбышеве, в Саратове, в Ленинграде, в Ташкенте… в десятках городов… Наконец, в Москве.
— Вот именно, кажется, я вас видел в Москве. Но при каких обстоятельствах? В каком месте?
— Я думаю, — сказал капитан, — вероятнее всего, вы меня видели в цирке.
— В цирке?
— Ну да.
— Позвольте!.
И тут меня как молнией озарило. Ну да! Конечно! Я сразу увидел фасад Московского цирка и громадный цветной плакат, изображавший всадников в черных бурках и красных башлыках: «Грандиозный аттракцион. Донские казаки под руководством Михаила Туганова». Я был изумлен:
— Михаил Туганов… вы?
— Я.
— Тот самый, знаменитый?
— Да. Тот самый. Известный.
Я еще раз взглянул на него. Конечно. Это он. Последний раз я видел его на арене Московского цирка. В ослепительных разноцветных лучах прожектора на арену выезжают донские казаки. Их кони танцуют, носят боками. С удил падает пена. Развеваются башлыки и бурки. Впереди три аккордеониста на конях. Черные бурки, папахи и белоснежные аккордеоны. Это красиво. И потом — замечательный номер. Казаки пляшут, стреляют, рубят лозу, показывают высший класс джигитовки. И во главе этой замечательной
