принадлежит. С другой стороны посторонний наблюдатель ориентируясь только на тип камуфляжной раскраски ни за что не смог бы идентифицировать машину как принадлежащую России. Это видимо понимало командование и по этому каждая машина несла на своих бортах соответствующую надпись на английском языке. Мой БТР имевший номер 341 обладал такой надписью на левом борту (БТРы 2ПДР имели номера 341, 342,343 и именно с такими номерами они отправились в Косово). Машины нашей роты были покрашены однотипно, в трёхцветный продолговато-пятнистый камуфляж (жёлто-зелёно-корчневый), при их покраске использовалась автомобильная краска и поэтому они слегка поблёскивали на солнце.
Под множеством слоёв краски моего БТРа кое-где проглядывалась белая, как мне представляется ещё ооновская краска. Кроме того моя машина имела несколько пулевых отметин как я понимаю оставшихся тоже с тех времён когда она принадлежала Русбату. Два других БТРа нашей роты были старше моего, они даже имели ряд отличий по расположению ручек и поручней на корпусе, сколько раз красились они известно одному Богу. Забавным отличием моего БТРа от двух других машин нашей роты были установленные на нём наружные зеркала заднего вида от «Хаммера». Оригинальные зеркала БТРа крайне малы, а потому неудобны — «лопухи» «Хаммера» совсем другое дело. Я не знаю каким образом эти «лопухи» перекочевали на нашу машину, но точно уверен, что они не были куплены в магазине автозапчастей.
Кроме номера и надписи «Россия» на английском языке, каждая наша бронемашина была «помечена» надписью «СФОР» тоже естественно на английском. Эта надпись обозначала принадлежность к миротворческим силам НАТО. Да, именно НАТО, поскольку российская миротворческая бригада (на закате своей деятельности сокращённая до полка) организационно входила в состав натовской миротворческой дивизии «Север». Более того, мы подчинялись командованию этой дивизии, конечно же не в повседневной деятельности и кадрово-организационных вопросах, а в смысле стратегической подчинённости.
Командование дивизией «Север» осуществляли (не трудно сразу догадаться) американцы. Всех нас даже награждали медалью НАТО за участие в миротворческой деятельности на территории бывшей Югославии. На реверсе этой медали написано что-то про свободу и мир… «СФОР» означало «стабилизейшен форс» — силы стабилизации. Через несколько часов после того, как проверка техники возобновилась буква «С» в аббревиатуре «СФОР» будет закрашена и на её месте появится буква «К». «К» от слова Косово, вместо «СФОР» «КФОР». Новые буквы наносились в большой спешке и на некоторых машинах были смещены относительно остальных букв. Это хорошо видно на фотографиях того времени.
Однако, вернёмся в парк: проверка техники как будто бы продолжалась когда прибежал дневальный и вызвал нас на общее построение. До обеда было не менее часа, следовательно это не было построением на обед и поэтому оно означало какое-то внеплановое событие. На плацу построилась вся рота, что однозначно говорило о серьёзности причины построения. Появившийся командир роты не стал долго терзать наше терпение, я не помню полностью его слов однако мне запомнилось одно выражение. Ротный сказал: «Теперь уже не секрет, что мы будем направлены в Косово…» На меня его слова произвели огромное впечатление — я очень хотел принять участие в косовских событиях хотя и не считал что это возможно. Я не скрывал своего восторга по этому поводу, мой водитель однако был настроен совсем по другому. «Хер ли ты радуешься?» — злобно спросил он меня. То ли он боялся, то ли просто в очередной раз проявлял свою неприязнь ко мне. Водитель моего БТРа звали Серёга и про наши с ним отношения можно сказать следующее: характерами мы не сошлись сразу и конкретно.
Серега по характеру был «себе на уме», прижимист в деньгах и не отличался большой смелостью. Он был парнем не хилым, постоянно «качал железо», но при этом склонным к полноте, как я понимаю он комплексовал по поводу излишнего веса и на прозвище «Толстый» реагировал как правило болезненно. Причиной усугублявшей наши расхождения в жизненных позициях было также и то, что он постоянно стремился как-либо принизить меня по отношению к себе. Получалось у него это плохо, зачастую с обратным эффектом. До нормальной драки дело ни разу не доходило, но «цапались» мы постоянно. Однако водителем он был хорошим, неплохо знал устройство БТРа и в этом отношении мне с ним повезло.
Что касается предпринимаемых им попыток принизить меня то причиной были три фактора. Толстый приехал в Боснию на полгода раньше чем я и следовательно он считал себя авторитетнее меня. Статус водителя БТРа всегда выше чем пулемётчика поскольку на водителе лежит значительно большая ответственность, как по обслуживанию машины так и в смысле безопасности экипажа и десанта. Обслуживанием БТРа занимаются совместно оба члена экипажа, но при этом каждый член экипажа несёт ответственность за свою часть машины: пулемётчик за вооружение и боеприпасы, водитель за всё остальное. Обслуживать пулемёты раз в десять легче чем двигатель, трансмиссию, ходовую часть и всё остальное что есть в БТРе.
В вопросе профессионализма я, как пулемётчик, достиг хороших результатов, например для снятия пулемёта КПВТ который весит 52 килограмма требуется два человека — я умел успешно делать это один. Демонтаж КПВТ можно делать двумя способами: разъединить ствол и ствольную коробку при этом вынуть ствол наружу, а ствольную коробку внутрь машины или пулемёт целиком опустить внутрь машины, а затем вытащить наружу. Оба способа имеют свои недостатки и достоинства, но повозиться придётся в любом случае, особенно если осуществлять демонтаж в одиночку. При этом существуют маленькие хитрости которые я хорошо изучил. Когда я отправлялся в Боснию второй раз в 2001 году то на сборах (так называемой «ротации») в Рязани я и Саня, мой товарищ из Пскова, были нештатными инструкторами по КПВТ, на момент подготовки мы не ходили в наряды и вообще не занимались ни чем кроме выполнения обязанностей инструкторов. Среди наших учеников были и офицеры поскольку как я уже упоминал БТР-80 является для ВДВ машиной не типичной. КПВТ в современной российской армии устанавливается только на БТР и БРДМ. БРДМ в ВДВ тоже не используют. В общем, в вопросе профессиональной квалификации я не уступал своему водителю.
Что же касается безопасности личного состава при передвижении, то тут важность водителя крайне высока, в Чечне мы зачастую не ставили водителей в ночной патруль чтобы дать им максимальное время для отдыха. Третьим фактором было то, что в ВДВ я перевёлся прослужа год в мотострелковых войсках, я этого не скрывал и мой водила естественно это знал.
Кто не служил в армии тем поясню: в ВДВ всегда существовало презрительное отношение (отчасти справедливое) к другим родам войск. Все, кто не был «десантом» (произносится с ударением не первом слоге) были «мабутой». Уважением пользовались разведчики, спецназ (спецназ ГРУ десантники вообще считали своим), пограничники и морпехи, однако не смотря на уважение десантники за ровню никого из вышеперечисленных всё же не считали. Серега при каждом удобном случае любил напоминать мне мой перевод и если говорить без мата «подкалывать» меня. При этом он видимо забывал тот факт, что после перевода из «мабуты» я служил в роте специального назначения, а он прослужил всё время водителем грузовика. Его «подкалывания» естественно меня раздражали: мы ругались, но как я уже говорил до нормальной драки дело не доходило (мне сейчас даже интересно кто кому бы «навешал»). Такой вот был наш экипаж.
Возможно читателю интересно как при переводе меня встретили в спецназе. Расскажу. Но для начала расскажу о том, как я вообще попал в ВДВ. Мотострелковая часть, в которой я начинал свою службу, занималась охраной всевозможных военных объектов, важных и не очень. Так получилось, что я попал в караул охранявший штаб ВДВ. Я не верю в судьбу, но с годами мне кажется, что это произошло вовсе не случайно. Охраняли мы этот штаб конечно более формально нежели реально, но тем не менее охраняли. Почему такие, без преувеличения крутые, войска как ВДВ не могли обеспечить охрану своего штаба? Всё невероятно просто. Солдата-десантника, стоящего на посту, любой из высших штабных офицеров может просто-напросто запугать пригрозив отправить его служить туда, где ему не поздоровится и поэтому такой часовой не сможет проявлять строгость в отношении высокопоставленных нарушителей пропускного режима. Конечно, часовой мог пойти на принцип и задержать нарушающего режим офицера, но тогда его шанс продолжить службу в каком ни будь поганом месте сразу становился реальным. Мы же командованию ВДВ не подчинялись и поэтому оказать на нас давление было невозможно. Стоя на посту я задерживал даже генералов, правда не десантных, а из ВТА.
При охране штаба нашей основной задачей было осуществление контрольно-пропускного режима. Я нёс службу так, как по моему разумению было положено: к мелочам не цеплялся, но и расхлябанно себя не вёл. Интересно отметить, что часто в кино штабных офицеров изображают не в лучшем свете —
