КАНДИД. Эпизод 1
В тот летний день после работы он шёл пешком по бульварам: целый день в мастерской, выездов не было, хотел пройтись. Один бульвар, другой, вышел на сквер перед третьим, где в эти часы всё, как обычно: заговорщицкие тройки мужчин («третьим будешь?»), суровые пенсионеры мыслят на скамейках об очередном ходе шашкой (по рублю за выигранную партию), дети под конвоем взрослых уныло бредут домой на «Спок. ночи, малыши!..»
Гоша присел и задумался. А может, и не думал ни о чём — просто смотрел на серый цоколь памятника, на людей. И задержал внимание на одном из них — лысоватый, немолодой мужчина, который не набивался «в третьи», не двигал по доске шашки, а только шагал туда-обратно по боковой аллейке, где сидел Гоша, и что-то всё время бормотал себе под нос. «Ненормальный, что ли?» — с жалостью подумал Гоша и вгляделся в его лицо. Однако оно было вполне осмысленным — во всяком случае, на первый взгляд: нижняя губа не отвалилась, слюни не текут и в глазах нет того выражения безмерного счастья, какое можно встретить только у полного дебила или у интеллигента, которому повезло достать десять рулонов туалетной бумаги. (Вместо вынужденного использования для этой же цели жестковатых листов газеты «Правда» с портретами вождей.)
Мужчина продолжал ходить и говорить с самим собой, порою довольно громко, и, когда проходил мимо Гоши, тот улавливал отдельные слова и фразы. Что-то вроде такого: «…Ах, господа (или Господи?), что же вы делаете? Сами себя губите… Если в обществе нет свободы, значит оно живёт без идеалов… Люди, словно отравленные мухи, бродят…»
Нет, он все-таки псих, решил Гоша, если такое говорит, да ещё вслух. Хотя толком не ухватывал, о чём всё это. Да особенно и не пытался: какой ему интерес?
Но так думали не все, кто находился поблизости. Парень в милицейской форме, с двумя лычками на погонах, негромко сказал бормочущему мужчине:
— Гражданин, хватит вам ходить! Подойдите сюда!
Тот остановился.
— Вы мне?
— Нет, Пушкину! — Тогда ещё был в ходу такой юмор. — Документы попрошу.
— Мои? — растерянно сказал мужчина. — У меня нет. С собой нет. А в чём дело?
— В шляпе, — ответил сержант. (Видно, был остряк по природе.) И добавил: — Тогда пройти придётся.
— Куда?
Но сказать «на кудыкину гору» у сержанта уже не хватило юмора, или просто поленился, и он повторил:
— Пройдёмте в отделение. Там и поговорим. А ты… — обратился он в Гоше, — тоже пройдём со мной. Как свидетель.
— Кто? — спросил Гоша. — Чего?
— Того, как этот гражданин диктовал в свою аппаратуру.
— Какую? — не понял Гоша.
— Вот мы и выясним. Прошу следовать за мной.
И тут мужчина рассмеялся.
— Да это же диктофон у меня, — сказал он. — Вы разве не знаете? Я наговаривал…
— Пошли! Там увидим, на кого наговаривали.
— А я при чём? — спросил Гоша. — Я ничего не знаю.
— Тебе и не надо знать. Согласно закона ты свидетель.
— Чего?
— Что — «чего»?
— Чего свидетель?
— Чего надо, того и свидетель…
Они уже шли к выходу из сквера.
— Смешно, честное слово, — сказал человек с диктофоном. — Вы что, никогда диктофон не видели?
— Я даже патефон видел, — благодушно заметил сержант. — Только в общественном месте не имеете права пользоваться посторонней аппаратурой и привлекать внимание.
— Она не посторонняя, а моя, — сказал задержанный. — Я её недавно купил. По случаю. И я… А, ладно, — он махнул рукой, — чего без толку говорить. У вас свои правила.
— Вот именно. — Сержант улыбнулся усталой доброй улыбкой. — И начальство у меня своё. Оно и велит: сомнительных выявлять и доставлять…
Когда пришли в отделение, сержант доложил капитану, что задержал человека без паспорта, но с диктофоном, в который тот говорил чего-то про эту… про свободу какую-то.
— Свободу? — переспросил капитан с подозрением. — Дайте-ка сюда эту штуку.
— Не понимаю, — сказал подозреваемый, снимая с шеи диктофон, — какое вы имеете право?..
— Имеем, — заверил капитан.
— Это вещь личная, и моё личное дело, чтС я в неё говорю.
— Насчёт вещи правильно, задержанный, а личные дела
— Я буду жаловаться!
— Кому? — спросил капитан.
— Куда? — удивился сержант.
Капитан поднялся, указал на лист бумаги у себя на столе.
— Напишите свою фамилию и адрес, мы проверим, — сказал он и вышел из комнаты, унося диктофон.
— Я-то здесь для чего? — спросил Гоша у сержанта.
— Для того, — исчерпывающе пояснил тот.
Разговор на этом иссяк, а вскоре вернулся капитан, вид у него был суровый и решительный.
— Интересные у вас записи, оказывается, гражданин Чалкин В.С., - произнёс он, заглядывая в листок бумаги. — Давайте вместе послушаем, потом объяснения дадите.
Он, почти не глядя, нажал на кнопки, раздался лёгкий шип, потом голос.
— «…Удивительно точно, — сказал этот голос, — улавливается дух времени в таких восклицаниях: „Что же вы делаете? Сами себя губите!“ И потом следует убийственно-меткий анализ всего происходящего. Вот он вкратце. Три фактора должны лежать в основе основ всякого общества: свобода, обеспеченность и самостоятельность. Если общество лишено свободы, это значит, оно живёт без идеалов, без горения мысли, не имея ни почвы для творчества, ни веры в предстоящие ему судьбы. Если общество сознаёт себя необеспеченным, это налагает на него печать подавленности и делает равнодушным к собственной участи. А если оно, к тому же, лишено самостоятельности, то становится неспособным к устройству своих дел… И это, конечно, абсолютно правильно, потому что…»
— Правильно, а? — крикнул капитан. — Да за такие слова…
— «…а власти отвечают, — продолжал голос в диктофоне, — что, мол, это всё клевещут на нас, будто мы не хотим свободы… Мы же только о ней и печалимся…»
Щёлкнула клавиша, капитан выключил диктофон.
— Ладно, хватит. Уши вянут такое слушать. Будем признаваться, Чалкин, или отрицать…
— Нет, — ответил Чалкин, — отрицать не будем.
«Во даёт! — успел подумать Гоша, хотя всё меньше понимал, о чём речь. — И не боится…»
— Только дело в том, — продолжал Чалкин В.С., - что это не я так говорил, а совсем…
Сейчас на других валить начнёт, понял Гоша, эх, ты…
— Хорошо, не вы, — согласился капитан, — а кто же? Назовите!
— Его фамилия, — сразу был ответ, — Салтыков.
— Минуточку, — сказал капитан, записывая. — Салтыков. Имя, отчество?
