порой некуда спрятаться от духоты. А у нас дышится легко. И зелень мягкая, не то, что там — полно шипов и колючек. В общем, без российского пейзажа нам никак не обойтись… Неопровержимый аргумент… Все-таки каждый должен жить там, где родился, к чему привык организм. И, кстати, место, где человек родился, накладывает отпечаток на его внешность, характер, помыслы…
— Так-то оно так, — согласился я, — но и путешествовать надо. Художнику необходимы впечатления.
— Необходимы, — понизив голос, сказал Сашка. — Даже если это в ущерб личной жизни.
Я понял, что он имел в виду и твердо заявил:
— А твоя Наталья, глупое сердце, должна тебя ждать, а не болтаться по компаниям. Ждать преданно, как Моя Девушка.
— Какая девушка? Ты ничего не говорил. Познакомь, когда вернемся.
— Ладно.
Мы шли по улицам Курска почти бесцельно, ведомые единственным желанием — побольше увидеть, вобрать в себя, запечатлеть на бумаге и в памяти, пополнить карманы деньгами, если подвернется какая- нибудь работа; нас подогревало пламенное сознание, что мы не зря проводим время.
А жизнь в городе шла своим чередом: люди спешили на работу, по своим делам — на фоне всеобщей занятости мы выглядели праздношатающимися ротозеями. На одной из улиц Сашка уселся рисовать церковь, но почему-то на его эскизе среди куполов проступало лицо Натальи. Возможно, это получалось у Сашки непроизвольно, возможно — сознательно, но было ясно — портрет далек от оригинала, Наталья выходила чересчур одухотворенной, этакий мечтательный образ, прямо-таки мифическая фигура. Неисправимый фантазер, Сашка рисовал ее такой, какой хотел видеть.
Я не стал открывать альбом; сделав петлю вокруг сквера, пересек площадь и заглянул в маленькую районную библиотеку — увидел в окнах ранних читателей и решил окунуться в привычную среду.
Читальный зал оказался намного меньше, чем наш, московский, и курилки в библиотеке не было, зато на выдаче книг сидела необыкновенная девушка: веснушчатая, с длинной косой и задумчивым взглядом. Увидев меня, она сощурила глаза и как-то устало улыбнулась:
— Вы у нас записаны? Нет? Просто хотите почитать? Пожалуйста! Вон стеллажи. Сами выберете или вам помочь? — она говорила тихо и при этом внимательно смотрела мне прямо в глаза.
Я взял первую попавшуюся книгу и сел за стол напротив библиотекарши… Не то, чтобы я сразу в нее влюбился, а просто мне вдруг стало необыкновенно хорошо от всего ее женственного облика и мягкой обходительности. После наших долгих мытарств ее спокойный, приветливый голос напоминал о домашнем уюте, о теплоте семейной обстановки; ни с того ни с сего мне вдруг захотелось съесть домашний обед, выспаться в чистой постели, послушать музыку. «Все-таки нельзя долго скитаться, бродяжничать, каждый должен иметь пристань, обжитой угол, любимые вещи, привязанности», — рассуждал я, листая книгу и глядя на девушку. Раньше подобные мысли ко мне приходили только, когда я думал о Своей вымышленной Девушке, представлял наше счастье в заоблачном доме, и вот неожиданно пришли теперь, когда передо мной сидела реальная девушка библиотекарша. Я четко увидел ее маленькую комнату с простенькими занавесками, скромную безыскусную мебель, множество книг, и подумал, что из этой милой провинциалки вышла бы нежная, заботливая жена и что я мог бы остаться у нее навсегда — вот так, случайно осесть в этом городе и баста…
Веснушчатая девушка что-то записывала в карточки, принимала и выдавала книги читателям, но все время посматривала на меня уже цветущими глазами и уже улыбалась открыто и искренне. В какой-то момент она вышла из-за стола и я, вытаращив глаза, уставился на ее потрясающую фигуру, и сразу получил мощный импульс — в дальнейшем уже не думал ни об уютной комнате, ни о нежной душе девушки — только о ее прекрасной фигуре. Пролистав книгу, я еще некоторое время оцепенело пялился на библиотекаршу, потом, собравшись с духом, подошел, перечислил наши с Сашкой подвиги и спросил напрямик:
— Когда вы приедете в Москву?
— Я часто бываю в Москве. И во время отпуска, и вообще… У меня там тетя… А я сразу поняла, что вы москвич. Москвичи как-то держатся независимо, — девушка покраснела от своего признания.
Осмелев, я взял пустую карточку и написал свой адрес.
— Приезжайте поскорее. Как вас зовут?
Девушка назвалась и сказала, что «вообще-то собиралась в столицу… через неделю».
Весь оставшийся день с невероятным накалом чувств я думал о ней, об Ире Корсунской. Бесхитростная библиотекарша простушка моментально заслонила образ Идеальной Девушки, «совершенной вечной спутницы», невидимой жены. Я думал о библиотекарше, когда мы с Сашкой ели сосиски в закусочной (мой друг что-то заработал, пока я распалял свои страсти в библиотеке), и когда шли по автотрассе и потом, когда тряслись в кузове попутного грузовика, и поздно вечером, когда уже прибыли в Тулу и ждали электричку на Москву. Настроение скакнуло до самых высоких пределов.
— У тебя страшно влюбленный вид, — смеялся Сашка — его смех прямо окатывал меня волнами.
Мы сидели в привокзальном сквере и вдыхали воздух с крепким листвяном духом; где-то кричала ночная птица, откуда-то доносилась мощная концентрация танцевальных звуков, бездомный пес робко тянулся к нашей скамье, на клумбу улегся пьяница, запрокинув голову уставился в небо, заулыбался — его свела с ума неправдоподобно яркая луна.
— Мир меняется незаметно, быстро меняемся мы сами, — философски изрек Сашка, как бы подытоживая наше путешествие.
А я подумал: главное, мы вернулись целыми и невредимыми, не считая ссадин от виноградной лозы и Сашкиных душевных ран от переживаний о Наталье.
Рассказы
Тайна
Подростковый возраст — замечательное время, когда зарождается первая влюбленность, когда пустяковые, по мнению взрослых, переживания достигают такого накала, что порой переходят в серьезную болезнь. Понятно, ведь загадочное чувство возникает впервые и потому все воспринимается особенно остро: каждый взгляд полон значения, каждое прикосновение имеет важный смысл, не говоря уж о словах — они могут поднять в небо или сразить наповал.
Наш маленький поселок, как каждое место, где прошло детство и отрочество, навсегда остался для меня дорогим. Помню точно — тот тихий мирок я считал самым лучшим на свете, и до десяти лет мне не было никакого дела, что где-то есть огромный шумный мир.
В поселке имелось все для мальчишеского счастья. Перед нашими домами росли высоченные березы, на их нижних ветвях мы устраивали качели, а на верхних — «жилище Тарзана». С одной стороны за поселком простирался луг с петляющими тропами к городской окраине. На лугу мы запускали змея, играли в футбол. С другой стороны к домам примыкал, заросший кустарником, овраг, на дне которого протекала мелководная речушка; большую часть ее русла заполняли коряги с бурой гнилью, но попадались и чистые бочаги с песчаными отмелями — местами наших купаний. На противоположной стороне оврага начиналось редколесье, где были грибные поляны, малинники и россыпи земляники.
Посреди самого поселка стояла колонка, от которой бежал ручей в пожарный водоем — в нем летом мы катались на плоту, а зимой гоняли на коньках. Ко всему, наши дома окружали сады и огороды — то есть,
