Да,— сказал он, целуя ее.— Спокойной ночи, мама. Ради бога, пойди ляг и поспи немного.
Спокойной ночи, сын,— сказала Элиза.
Он вышел из кухни и стал подниматься по темной лестнице. Бенджамин Гант, который в эту минуту вошел с улицы, наткнулся на стул в холле. Он яростно выругался и ударил по стулу рукой, Черт бы его побрал! Миссис Перт позади него шепотом остановила его бессвязным смешком. Юджин задержался, потом неслышно поднялся по покрытым ковром ступенькам и с площадки вошел в закрытую веранду, где он спал.
Он не зажег света, потому что ему было неприятно смотреть на облупившийся комод и гнутое белое железо кровати. Кровать провисала, а лампочка была тусклой,— он ненавидел тусклые лампочки и ночных бабочек, которые кружат около них на пыльных крыльях. Он разделся в лунном свете. Лунный свет падал на землю, как отблеск колдовской неземной зари. Он стирал все грубости, прятал все язвы. Он одевал обычные и знакомые предметы — осевший сарай, убогий навес сыроварни, разлапистые яблони адвоката — единым сиянием чуда. Юджин закурил сигарету, глядя, как в зеркале тлеет ее красный огонек, и облокотился на перила своей веранды. Вскоре он осознал, что Лора Джеймс смотрит на него с расстояния всего в восемь футов. Лунный свет падал на них, купая их плоть в зеленоватой бледности, пропитывая их своим безмолвием. Их лица были заперты в чудотворной тьме, в которой жили их сияющие глаза. Они смотрели друг на друга в этом магическом свете и молчали. В комнате под ними лунный луч подобрался к кровати его отца, всплыл по одеялу и развернулся веером на его запрокинутом лице. Воздух ночи, воздух гор падал на обнаженную кожу мальчика, как каскад прохладной воды. Пальцы на его ногах сгибались, нащупывая влажные травы.
Он услышал, как миссис Перт прошла по площадке спать, слепо ища поддержки у стен. Скрипнули, щелкнули двери. Дом врастал в покой, как камень в лунном свете. Они глядели в ожидании заклинания и победы над временем. Наконец она заговорила — его произнесенное шепотом имя только угадывалось. Он перекинул ногу через перила и вскинул свое длинное тело над пустотой к ее подоконнику, вытянувшись, точно кошка. Она резко вздохнула и негромко вскрикнула «Нет! Нет!» — но схватила его руки на подоконнике и помогла ему влезть в окно.
Потом они крепко сжали друг друга в прохладных юных объятиях и много раз целовались юными губами и лицами. По ее плечам, как густой поток шелка, с милой небрежностью рассыпались волосы. Прямые изящные ноги были одеты в уютные зеленые панталончики, стянутые под коленом резинкой.
Они тесно прижались друг к другу; он целовал пушок на ее плечах и руках — страсть, которая цепенила его тело, управлялась религиозным экстазом. Ему хотелось сжимать ее в объятиях — и уйти, чтобы наедине с собой думать о ней.
Он нагнулся, просунул руки под ее колени и ликующе поднял ее. Она поглядела на него с испугом и обняла еще крепче.
Что ты делаешь? — прошептала она.— Не надо.
Не бойся, любимая, — сказал он. — Я хочу уложить тебя спать. Да. Я уложу тебя спать. Ты слышишь?— Он чувствовал, что вот-вот закричит от радости.
Он положил ее на кровать. Потом встал около нее на колени, просунул под нее руки и привлек ее к себе.
Спокойной ночи, любимая. Поцелуй меня на ночь. Ты меня любишь?
Да.— Она поцеловала его.— Спокойной ночи, любимый. И уйди через дверь, а не через окно. Ты можешь упасть.
Но он вернулся тем же путем, ликующе изогнувшись п лунном свете, как кошка. Долгое время он не засыпал, снедаемый беззвучной лихорадкой, и его сердце бешено колотилось о ребра. Сон обволакивал его чувства пухо-ной теплотой, шелестели молодые листья клена, петух идали рассыпал колдовскую песню, завыл призрак собаки. Он заснул.
Он проснулся в горячих лучах солнца, бьющих сквозь занавески веранды. Он ненавидел просыпаться на солнечном свету. Когда-нибудь он будет спать в большой комнате, всегда прохладной и темной. За окнами у него будут тенистые деревья и виноград или высокий обрыв. Его одежда была влажной от ночной росы. Спустившись вниз, он увидел на крыльце Ганта, который с несчастным видом раскачивался в качалке, сжимая палку.
— Доброе утро,— сказал он.— Как ты себя чувствуешь?
Отец бросил на него неуверенно мерцающий взгляд и застонал.
Боже милосердный! Я несу кару за свои грехи.
Тебе скоро станет лучше,— сказал Юджин.— Ты что-нибудь ел?
Я не мог проглотить ни куска, — сказал Гант, обильно позавтракавший.— Еда застревала у меня в горле. Как твоя рука, сын? — спросил он с глубоким смирением.
Все в порядке,— быстро ответил Юджин.— Кто тебе сказал про мою руку?
— Она сказала, что я повредил тебе руку, — скорбно ответил Гант.
— А-а! — сердито сказал Юджин.— Нет. Мне не было больно.
Гант наклонился боком и, не глядя, неловко похлопал сына по неповрежденной руке.
Прости меня,— сказал он.— Я больной человек. Тебе не нужны деньги?
Нет,— ответил Юджин, смутившись.— Мне хватает.
— Приходи сегодня в контору, я тебе дам кое-что,— сказал Гант.— Бедный мальчик! Наверное, ты совсем без гроша.
Но он не пошел в контору, а стал ждать возвращения Лоры Джеймс из городского бассейна. Она пришла, держа в одной руке мокрый купальный костюм, а в другой — кучу разных свертков. Негры рассыльные принесли остальное. Она заплатила им и расписалась.
— У вас, наверное, много денег, Лора? — сказал он.— Вы же каждый день что-то покупаете?
Папа ругает меня за это,— призналась она.— Но я люблю одеваться. Я трачу все мои деньги на платья.
А что вы собираетесь делать теперь?
Ничего… что хотите. Прелестный день, и надо его чем-то занять, правда?
— Прелестный день и не надо его ничем занимать. Хотите пойти погулять, Лора?
Я очень хочу пойти погулять с вами,— сказала Лора Джеймс.
Правильно, детка. Правильно,— ликующе сказал он горловым клоунским голосом.— Мы пойдем куда- нибудь одни. Мы захватим с собой что-нибудь поесть,— добавил он упоенно.
Лора пошла в свою комнату и надела туфельки на толстой подошве. Юджин пошел на кухню.
Есть у тебя обувная коробка?— спросил он у Элизы.
Зачем тебе? — подозрительно сказала она.
Я иду в банк,— иронически сказал он.— Мне нужно куда-нибудь сложить деньги.— И тут же добавил грубо:— Я устраиваю пикник.
—Э? А? Что ты говоришь? —– сказала Элиза.— Пикник? С кем это? С этой девушкой?
Нет,— сказал он сердито.— С президентом Вильсоном, английским королем и доктором Доуком. Мы будем пить лимонад— я обещал принести лимоны.
Хоть присягнуть! — раздраженно сказала Элиза.— Мне это не нравится… что ты уходишь, когда ты мне нужен. Я хотела, чтобы ты сходил заплатить, а то телефонная компания выключит телефон, если я не погашу задолженность сегодня.
Мама! Ради бога!—досадливо крикнул он.— Я тебе обязательно нужен, стоит мне куда-нибудь собраться. Компания подождет. Один день ничего не изменит.
Счет просрочен,— сказала она.— Ну, хорошо, бери. Хотела бы я иметь время на пикники! — Она выудила коробку из груды газет и журналов, которые громозди
лись на низком комоде.
А еду ты взял?
Мы чего-нибудь купим,— сказал он и ушел.
Они пошли вниз по улипе и зашли в душную бакалейную лавочку на углу Вудсон-стрич. Они купили крекеры, арахисовое масло, смородиновое желе, маринад и большой кусок сливочного желтого сыра. Лавочник, старый еврей, что-то бормотал на жаргоне в свою раввинскую бороду, словно произнося заклинание против гадибуков. Юджин внимательно следил, не прикоснется ли он руками к еде. Они были
