возрождающаяся нимфа сбрасывала жесткую растрескавшуюся кожу ведьмы. Вернулся золотой век.
Дальше по дороге растянувшаяся вереница мальчиков уходила в мир света. Взмокнув честным потом, пахарь остановился на повороте и провел синим рукавом рубахи по обисеренному лбу. Тем временем его разумный конь, воспользовавшись остановкой, с медлительным величием поднял гордый волнистый хвост и добавил свою лепту к плодородию почвы, уронив на нее три влажных, усаженных овсом шара. Джон Дорси одобрительно крякнул. Кто лишь стоит и ждет, тот тоже служит.
— Мистер Леонард,— сказал Юджин, тщательно выбрав момент,— можно, я пойду?
Джон Дорси Леонард рассеянно погладил подбородок и невидящими глазами уставился в книгу. Другие ждут нашего вопроса, ты ж свободен.
— Э-э? — промурлыкал он неопределенно. Затем с визгливым бессмысленным хихиканьем внезапно повернулся и сказал:
— Ах ты, мошенник! Сходи узнай, не нужен ли ты миссис Леонард.
С острым голодом он сомкнул свирепые тиски пальцев на худом мальчишеском предплечье. Апрель — самый жестокий из всех месяцев. Юджин вздрогнул, отступил, а затем спокойно остановился: память о старом бунте прогнала почтение.
Маргарет в библиотеке .читала детям «Речных малышей».
– Мистер Леонард велел спросить — можно мне уйти? — сказал он.
И ее глаза совсем потемнели.
— Да, шалопай. Иди,— сказала она.— Скажи мне, мальчик,— ласково и нежно спросила она,— неужели ты не можешь вести себя чуть-чуть получше?
– Да, мэм,— обещал он беззаботно.— Я попробую.
Не говори, что ничего борьба не даст.
Она улыбнулась его горячей гарцующей нервности.
– В аду тебя поджарят, как селедку,— сказала она мягко.— Убирайся отсюда.
И он умчался прочь от женского монастыря целомудренной груди и безмятежного духа.
Сбегая по ступенькам во двор, он услышал упоенное плещущееся соло Дерка Барнарда в ванной. Милая Темза, тише лейся, пока я песни не допою. Тайсон Леонард, с узкой довольной улыбкой покопавшись во всех грязных уголках природы, вышел из сарая с кепкой, полной свежих яиц. Вслед ему неслось заикающееся кудахтанье рассерженных кур, которые слишком поздно постигли коварство мужчин. У сарая под навесом «Папаша» Рейнхарт подтянул потуже подпругу своей оседланной гнедой кобылы, одним махом вскочил в седло, под жесткое цоканье копыт взлетел на вершину холма, повернул за дом и остановил кобылу возле Юджина.
– Прыгай, Джин,— пригласил он, поглаживая широкий круп кобылы.— Я тебя подвезу до дому.
Юджин, ухмыляясь, посмотрел на него снизу.
– Не подвезешь,— сказал он.— После прошлого раза я неделю сидеть не мог.
«Папаша» басисто захохотал.
— Ерунда, малый! — сказал он. — Ну, проехались мелкой рысцой, только и делов.
– Расскажи своей бабушке,— сказал Юджин.— Ты меня решил прикончить.
«Папаша» Рейнхарт изогнул длинную шею и поглядел на него сверху вниз с невозмутимым сухим юмором.
Давай садись! — сказал он ворчливо.— Я тебе ничего не сделаю, только научу ездить верхом.
Весьма обязан, Папаша,— сказал Юджин иронически.— Но мне на старости лет понадобится моя задница. Я не хочу стереть ее до дыр еще в юные годы.
Довольный и им и собой «Папаша» Рейнхарт захохотал громко и басисто, сплюнул бурую жвачку назад через круп, лихо ударил кобылу каблуками и галопом поскакал вокруг дома к дороге. Лошадь яростно работала ногами, как вытянувшаяся в беге собака. Она обрушивала на гулкую землю четырехкопытный гром — quadrupedanteputrem sonitu quatit ungula campum.
У ворот возле границы владений епископа уходящие школьники обернулись, быстро расступились и начали подбадривать всадника пронзительными криками. «Папаша» пригнулся, подняв над лошадиной гривой руки со свободно висящими поводьями, и пронесся сквозь ворота, как жужжащая стрела арбалета. Затем он сильным рывком осадил кобылу, окутавшись клубами пыли из-под скользящих копыт, и подождал товарищей.
— Э-эй! — Юджин спускался к ним ликующими прыжками. Не оборачиваясь, толстяк Ван Йетс нетерпеливо поднял руку и приветствовал невидимого бодрым
«ура!». Остальные обернулись и встретили его ироническими поздравлениями.
— А, Верзила! — сказал «Доктор» Хайнс, собирая свое маленькое тугое лицо в насмешливую гримасу. — Как это ты выбрался так рано?
Он говорил с искусственной пронзительной протяжностью, подражая негритянскому выговору. Одну руку он держал в кармане и ощупывал кожаный хлыст, утяжеленный дробью.
– Дж. Д. занялся весенней пахотой,— сказал Юджин.
Да никак это наш Красавчик,—сказал Джулиус Артур. Он косоглазо усмехнулся, показав испорченные зубы в металлической пластинке. Его лицо было покрыто мелкими желтоватыми гнойными прыщиками. Как зачат? Как вскормлен?
А не спеть ли нам нашу песенку в честь Красавчика Хела? — сказал Ральф Ролле своему приятелю Джулиусу. На нем был котелок, нахлобученный на самые брови нахальной веснушчатой физиономии. Он вытащил из кармана растрепанную пачку табака и с залихватским видом откусил угол.
– Хочешь пожевать, Джу? — спросил он. Джулиус взял пачку, утер рот в вислогубой мужской усмешке и заложил за щеку большой кусок. Он приносил мне сладостность корений.
— Хочешь, Верзила? — ухмыляясь, спросил он Юджина.
Я ненавижу его за то, что он хотел бы на дыбе этого жестокого мира растянуть меня еще сильнее.
— Черт! — сказал Ральф Ролле.— Красавчик сразу ножки протянет, если попробует пожевать.
Весной, как вялые змеи, просыпаются мои враги.
На углу Черч-стрит, напротив новой псевдотюдоровской епископальной церкви, они остановились. Над ними на холме поднимались шпицы методистской и пресвитерианской церквей. О, древние шпили, о, дальние башни!
— Кому со мной по дороге? — спросил Джулиус Артур.— Пошли, Джин. Автомобиль ждет внизу. Я подвезу тебя.
— Спасибо, но мне не туда,— сказал Юджин.— Я в город.
Их глаза, жадно вперяющиеся в «Диксиленд», когда я вылезу.
Ты домой, Вилья?
Нет,— сказал Джордж Грейвс.
— Ну, так последи, чтобы с Хелом ничего не случилось,-— сказал Ральф Ролле.
Джулиус Артур грубовато захохотал и сунул руку в волосы Юджина.
– Хел Сорвиголова,— сказал он.— Гроза Зазубреного перевала.
— Не поддавайся им, сынок,— сказал Ван Йетс, поворачивая к Юджину спокойное благодушное лицо.— Если тебе будет нужна помощь, дай мне знать.
— Всего, ребята.
— Всего.
Они пошли через улицу, толкаясь и увертываясь друг от друга, и свернули у церкви в переулок, круто спускающийся к гаражам. Джордж Грейвс и Юджин продолжали подниматься вверх по склону.
Джулиус — хороший парень,— сказал Джордж Грейвс.— Его отец зарабатывает больше всех других адвокатов в городе.
Да,— ответил Юджин, все еще уныло думая о «Диксиленде» и о неуклюжих обманах, к которым он прибегал.
Мусорщик медленно взбирался вверх по склону рядом со своей глубокой треугольной повозкой. Время от времени он останавливал грузную медлительную лошадь, длинной метлой сметал мусор мостовых и канав в совок и ссыпал его в повозку. Пусть Гордость не презрит их труд полезный.
Три воробья ловко прыгали между тремя свежими дымящимися яблоками конского навоза,
