он мягко и рыцарственно.
— У меня такая маленькая комната. Там жарко и душно. Я потому и встала,— сказала Луиза.— А какая у вас хорошая и большая комната!
— Да,— сказал он.— И кровать тоже хорошая и большая.
Они умолкли на секунду, полную ожидания.
— Почему бы вам не прилечь здесь, Луиза? — сказал он тихим нетвердым голосом.— Я встану, — поспешно добавил он, садясь на постели.— Я вас разбужу.
— Нет-нет,— сказала она.— Мне неловко.
Они опять замолчали. Она с восхищением смотрела на его худые юные предплечья.
– Ух! – сказала она.— Вы, наверное, очень сильный.
Он мужественно, с гордым достоинством напряг длинные узкие мышцы и выпятил грудь.
Ух! — сказала она.— Сколько вам лет, Джин?
Ему только что исполнилось пятнадцать.
Скоро шестнадцать,— сказал он.— А вам, Луиза?
Мне восемнадцать,— сказала она.— Девушки, наверное, вам прохода не дают, Джин. Сколько их у вас было?
Ну… не знаю. Немного,— ответил он, не слишком уклонившись от истины. Ему хотелось говорить — ему хотелось говорить безрассудно, неотразимо, цинично. Он взволнует ее, упоминая серьезным почтительным тоном, но без обиняков и просто, самые эротические вещи.
Вам, наверное, нравятся высокие? — сказала Луиза.— Высокому такая крошка, как я, ни к чему, верно? Хотя,— быстро добавила она,— это еще неизвестно. Гс
ворят, противоположности сходятся.
Мне не нравятся высокие девушки,— сказал Юджин.— Они какие-то тощие. Мне нравятся девушки вашего роста, хорошо сложенные.
А я хорошо сложена, Джин? — сказала Луиза, вскидывая руки и улыбаясь.
Да, вы хорошо сложены, Луиза. Прекрасно сложены,— сказал Юджин серьезно.— Именно так, как мне нравится.
Но ведь лицо у меня некрасивое. Даже безобразное,— сказала она выжидающе.
У вас вовсе не безобразное лицо. У вас красивое лицо,— решительно сказал Юджин.— Да и, во всяком случае, лицо для меня большого значения не имеет,— дс
бавил он тонко.
А что же вам больше всего нравится, Джин? – спросила Луиза.
Он неторопливо и серьезно взвесил свой ответ.
— Ну,— сказал он,— у женщины должны быть красивые ноги. Иногда у женщины бывает некрасивое лицо, но красивые ноги. Самые красивые ноги из всех, какя мне доводилось видеть, были у одной мулатки.
— Красивее, чем мои? — сказала официантка, посмеиваясь.
Она медленно заложила ногу за ногу и показала лодыжку, обтянутую шелковым чулком.
— Не знаю, Луиза,— сказал он, критически оглядывая лодыжку.— Этого недостаточно, чтобы судить.
— А так достаточно? — сказала она, задирая узкую юбку выше икр.
— Нет,— сказал Юджин.
— А так? — Она задрала юбку выше колен и показала пухлые ляжки, перетянутые гофрированными шелковыми подвязками с красными розочками. Она вытянула вперед маленькие ступни и игриво вывернула носки внутрь.
— Господи! — сказал Юджин, со жгучим интересом рассматривая подвязки.— Я никогда не видел ничего подобного. Как красиво! — Он громко сглотнул.— А вам от них не больно, Луиза?
— То есть как? — сказала она с притворным недоумением.
— Они же, наверное, врезаются в кожу,— сказал он. – Мои всегда врезаются, если затянуть их слишком туго. Вот поглядите.
Он задрал штанину и обнажил свою юную, перехваченную подвязкой голень в тонких шпилях волосков.
Луиза поглядела и серьезно пощупала подвязку пухлой рукой.
— Мои не режут,— сказала она и оттянула резинку со звонким шлепком.— Видите?
— Дайте я погляжу,— сказал он и слегка дотронулся до подвязки дрожащими пальцами.
— Да,— сказал он, запинаясь.— Вижу.
Ее округлое молодое тело тяжело привалилось к нему, теплое молодое лицо слепо тянулось к его лицу. Его мозг пьяно закружился, он неловко припал ртом к ее раскрытым губам. Она тяжело упала на подушки. Он запечатлевал сухие неловкие поцелуи на ее губах и глазах, выписывал кружочки на ее щеках и шее. Он дергал крючок у воротничка ее блузки, но его пальцы так дрожали, что крючок никак не расстегивался. Сомнамбулическим движением она подняла пухлые руки к горлу и расстегнула крючок.
Тогдa он поднял свое свекольно-красное лицо и трепетно прошептал, сам не зная, что говорит:
— Вы хорошая девушка, Луиза. Очень красивая.
Она медленно просунула розовые пальцы в его волосы, и притянула его лицо к своей груди, тихо застонала, когда и снова принялся ее целовать, и стиснула его волосы так, что ему стало больно. Он обнял ее и прижал к себе. Они пожирали друг друга юными влажными поцелуями — ненасытные, несчастные, старающиеся найтн единение в объятии, испить апофеоз желания в одном-единственном поцелуе.
Он лежал, растерзанный, распыленный, одурманенный страстью, не в силах собрать ее в фокус. Он слышал буйные безъязыкие вопли желания, и этот бесформен ный экстаз не находил выхода и освобождения. Но oн познал страх — не перед нарушением условностей, страх неосведомленности перед открытием. Он боялся своей мужественности. И пролепетал хрипло, бессмысленно, не слыша себя.
— Ты хочешь, чтобы я? Ты хочешь, чтобы я, Луиза?
Она потянула его лицо вниз, бормоча:
— Ты же мне не сделаешь плохого, Джин? Ты мне ничего плохого не сделаешь, душка? Если что- нибудь случится…— сказала она дремотно.
Он уцепился за эту соломинку.
— Я не хочу быть первым. Я не хочу, чтобы из-за меня ты… Я никогда не был и не буду первым у девушки,— лепетал он, смутно сознавая, что исповедует вслух благородную рыцарскую доктрину.— Слышишь, Луиза? — Он встряхнул ее, потому что она была, как одурманенная.— Ты должна сказать мне… Я этого не сделаю. Может быть, я негодяй, но этого я не сделаю никогда. Слышишь? — Его голос перешел в визг, лицо дергалось; он с трудом говорил.
— Ты слышишь? Я первый или нет? Ты должна ответить… когда-нибудь ты… раньше?
Она лениво поглядела на него. И улыбнулась.
— Нет,— сказала она.
— Я, может быть, негодяй, но этого я не сделаю.
Он забормотал что-то бессмысленное и нечленораздельное. Задыхаясь, заикаясь, он пытался вновь обрести дар речи. По его перекошенному лицу пробегали судороги.
Она внезапно поднялась и ласково обняла его теплыми руками. Нежно, успокаивающе она притянула его к своей груди. Она гладила его по голове и тихонько приговаривала:
— Конечно, нет, душка. Я знаю, ты ничего плохого не сделаешь. Но помолчи. Ничего не говори. Как ты разволновался. Ты весь дрожишь, душка. Какой ты нервный, душка. В этом все дело. Прямо комок нервов.
Он беззвучно плакал в ее объятиях.
Понемногу он успокаивался. Она улыбнулась и нежно поцеловала его.
– Одевайся,— сказала Луиза.— Нам пора идти, не то мы никуда не успеем. От смущения он сунул ноги в туфли миссис Боуден. Луиза расхохоталась и запустила пальцы ему в волосы.
В военном порту они не нашли ни Боуденов, ни Макса Айзекса. Молодой матрос взялся показать им корабль. Луиза поднялась по железной лестнице, резко покачивая бедрами и показывая лодыжки. Она нахально уставилась на фотографию хористки, вырезанную из «Полицейских ведомостей». Молодой матрос
