– Он питается от напряжения 220 вольт. Вот шнур.
– Значит, договорились. А кстати, вы сказали, что он нужен вам для работы. Насколько я понимаю, вы можете приходить сюда в любое время, когда захотите?
– Да.
– Тогда о какой вы говорите работе? Отправляйтесь домой, займитесь фотосъемкой – и сразу обратно. Я буду ждать вас во вторник, скажем, в пять вечера. Сколько у вас осталось времени?
– Меньше минуты, – сказала я, взглянув на часы. – Большое спасибо, что смогли уделить мне внимание.
Он кивнул. И в этот момент я вернулась в 2010 год.
– Что? Ты попала под статью «Полная конфискация имущества»? – захихикал Натаныч. – Где комп? Отобрали?
– Отобрали, – развела я руками. – Обещали вернуть взамен на фотки Москвы. Вот посмотри. Чудо- фотоаппарат 1937 года выпуска.
Натаныч зацокал языком, разглядывая камеру:
– Ты таки глянь, как его опечатали! Тут же государственное клеймо стоит. Поди попробуй вскрой. Это ж надо, какая секретность. Да ты у нас просто по службе продвигаешься. Скоро тебя назначат личным фотокором Отца народов. Будешь для него события из горячих точек снимать.
Я забрала у него фотик и встала:
– Ладно, пойду гулять по столице. А то мне за ноутбуком вернуться надо – у меня в нем вся работа осталась.
– Ну, ну… – закивал Натаныч, провожая меня до двери. – Не забудь щелкнуть станцию метро «Курская». Это единственное место, которое его порадует, так как там слова из старого гимна в вестибюль пришпандорили. Наверное, типа тебя поклонники режима постарались.
Рванув прямиком в центр города, я начала работу с Красной площади. На счастье, у меня действительно был некоторый опыт, а потому незатейливая конструкция предвоенного фотоаппарата не доставила мне никаких неудобств.
Я пружинила кроссовками по выпуклой брусчатке и выбирала наиболее удачные, по моему мнению, ракурсы. Мне очень хотелось, чтобы кроме архитектурных достопримечательностей в кадр попали люди 2010 года. Поэтому, прежде чем сделать каждый снимок, я долго примерялась.
В итоге я засняла группу молодежи на фоне Спасской башни, над воротами которой была отчетливо видна открытая недавно икона. Уделила внимание углу, куда одновременно попали Исторический музей, собор Казанской Божией Матери, Воскресенские ворота и группа негритянских товарищей. Потом дошла до середины площади и запечатлела проем между Спасской башней и Покровским собором, сквозь который было хорошо видно Свиссотель «Красные холмы».
Поняв, что дело двигается в нужном направлении, я вприпрыжку переместилась на Манежную площадь, где щелкнула памятник Жукову со стоящими возле него невестами, комплекс фонтанов и скульптур с очень удачно появившейся скинхедовской группировкой, а потом пробежала вдоль Манежа, чтобы сфотографировать торчащий из-за стены Кремлевский дворец съездов.
Передохнув в каком-то мерзостном кафе, я отдышалась и пошла выполнять данное Сталину обещание относительно Дворца Советов. Затем, прокатившись одну остановку на метро, я дошла до середины Крымского моста и увековечила Петра Первого вместе с «Красным Октябрем» и Центральным домом художника, а также попавший в кадр речной трамвайчик.
Несколько притомившись, я в сотый раз отругала себя за то, что не поехала делать фотосессию на своей машине, и голоснула разбитую «девятку» с престарелым узбеком за рулем.
– Туристка? – спросил он, скосившись на мой фотоаппарат.
– Нет. Корреспондент газеты «Удивительная жизнь москвичей».
– И чем удивляете?
– Видами зданий и сооружений.
Оказалось, что мой разговорчивый шофер много лет проработал в какой-то архитектурной мастерской Ташкента. Он захотел приобщиться к созданию «репортажа» и сообщил, что самый лучший вид на небоскребы «Москвы-Сити» открывается с Третьего транспортного кольца. Мы рванули туда, а после – на площадь Киевского вокзала, где я зачем-то потратила пленку на многонациональную толпу народа, торговый центр и пешеходный мост.
– Мне еще нравится Кутузовский проспект, – заявил мой новоиспеченный помощник. – Там сталинские масштабы хорошо видны.
Понятно, что, услышав это заявление, я не могла не сфотографировать проспект вместе с Триумфальной аркой. А после этого всерьез задумалась о том, стоит ли показывать Сталину изображение какой-нибудь высотки. Не лучше ли предоставить ему возможность дойти до идеи создания советских небоскребов самостоятельно? Но тут в дело снова встрял узбекский гуру.
– Москва без Университета – что Париж без Эйфелевой башни, – заявил он и быстренько домчал меня до Воробьевых гор, откуда я засняла МГУ и панораму столицы, которую, на мое счастье, в этот день было довольно неплохо видно. На этом месте выяснилось, что у меня осталось всего два кадра. Их я потратила на фото собственного дома, являющего собой яркий пример типового малогабаритного жилья конца 1960-х годов, и на вертолет МЧС, который как по заказу приземлился у меня под окнами.
Вечером, после того как сын ушел на традиционное свидание со своей любимой Машей, я переоделась и поднялась к Натанычу.
– Ну что, досье собрала и обратно?
– Да. Отправляй меня вот сюда, – чтобы он ничего не напутал, я написала на обрывке газеты дату и время.
Разматывая длинные провода, Натаныч стал меня пилить:
– Что-то ты неразговорчивая какая-то стала. Только и знаешь, что командуешь мной да летаешь туда- обратно. Не нравится мне это. Доведет тебя сия история не до создания идеального государства, а до белой палаты в больнице имени Ганнушкина.
– А ты больше каркай! – Я недовольно уселась на пол. – Про нэкэвэдэ свое ты тоже накликал. Теперь не хватало, чтобы еще и палата сбылась.
– Ну хорошо, давай забудем… Это же я так… – Он вручил мне штекеры. – Проявляю, можно сказать, беспокойство за душевное здоровье своей боевой подруги. К катапультированию готова?
– Еще как!
– Тогда скажи, на сколько тебя забрасывать?
– Давай на пару часиков, – не особенно раздумывая, брякнула я.
В ответ Натаныч тихо охнул и нажал кнопку.
– Проходите, товарищ Санарова, – сказал Сталин, когда я явилась пред его светлы очи. – Фотокамеру принесли?
– Да, конечно!
Он вызвал секретаря и приказал ему быстро отдать аппарат человеку с какой-то неразборчивой фамилией.
– Пока они там трудятся, мы с вами кое-что обсудим. Кстати, заберите вашу машину, – он указал мне на ноутбук, возле которого лежал аккуратно скрученный провод. – Можете не волноваться. Ничего с ней не случилось.
Положив компьютер на колени, я вопросительно подняла глаза. Сталин закурил и после некоторой паузы довольно холодно сказал:
– В протоколе вашего допроса написано, что вы родились в 1971 году. Из этого напрашивается вывод, что в настоящем времени должны жить ваши предки. Кто они?
Я похолодела. Только этого мне не хватало. Сейчас он возьмет и одним росчерком пера лишит меня права на существование.
– Иосиф Виссарионович, – проблеяла я овцой. – Если с ними что-то случится, то у меня не будет шансов родиться в будущем. Они верные вам люди. Их не арестовали ни до 1937 года, ни после. Можно я не буду разглашать их имена?
– Разумеется, нет, – отрезал он и положил передо мной лист бумаги и ручку. – Пишите. Подробно.
