– Как вы себя чувствуете, Алена Михайловна? – спросил Матвей, чтобы положить конец этому пристрастному разглядыванию. Впрочем, его и в самом деле очень интересовало состояние ее здоровья.
– Плохо. – Девчонка посмотрела сначала на свои ладони, потом на окно, залепленное полупрозрачными крылышками мотыльков, и лицо ее исказилось неподдельным и всепоглощающим страхом, таким сильным, что волна от него докатилась и до Матвея. – Что это? – Тонкий палец вздрогнул, указывая на окно.
– Бабочки, – ответил Матвей таким тоном, словно подобный декор стекол был в больнице обычным делом. – Ночные бабочки. Летели на свет и… не долетели.
– Они настоящие? – Алена не сводила взгляда с окна. – Вы их тоже видите?
– Вижу. – Он кивнул и тут же спросил: – Вы сказали, что вам плохо. А что плохо-то?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Голова кружится, и туман. Только уже другой, не такой, как раньше.
– А раньше какой был? – спросил Матвей, мысленно прикидывая, стоит ли вот прямо сейчас бежать с докладом к доктору Джекилу или лучше позвать Петровича. Даже при отсутствии высшего медицинского образования и кучи дипломов Петрович казался ему намного более предпочтительным.
– Раньше? Не помню. Знаю только, что сейчас все по-другому. Я же не в обычной больнице, да? – Она кивнула на забранное решеткой окно.
– Ну, скажем так, в не совсем обычной. – Матвей, как умел, старался избегать прямых ответов. Может, кризис, или как это называется у душевнобольных, и миновал, но девчонка по-прежнему еще очень нестабильна. И неизвестно, как она отреагирует на известие, что уже почти полгода числится пациенткой дурдома.
К его немалому облегчению, никаких дополнительных вопросов она задавать не стала, вместо этого вдруг застенчиво улыбнулась и сказала:
– Я есть хочу.
– Есть? – Матвей прикинул, что до обеда еще часа три, не меньше, и полез в карман халата за припасенной на черный день плиткой шоколада.
Алена посмотрела на шоколад точно таким же взглядом, которым раньше глядела на Матвея и залепленное мотыльками окно, а потом спросила:
– Мне можно забрать всю?
– Берите! – Он положил плитку на стол.
– И съесть прямо сейчас, да? – Не дожидаясь ответа, девушка принялась разворачивать шоколад. – Мне кажется, у меня гипогликемия, руки дрожат, слабость, и голод зверский…
– Зверский голод – это хорошо, – заметил Матвей многозначительно. – Моя бабушка говорила, что раз аппетит проснулся, значит, дело пошло на поправку.
– На поправку… – Алена кивнула и сунула в рот добрую четверть плитки.
Она ела шоколад торопливо, зажмурившись, как маленький ребенок. Облизывала пальцы и тянулась за следующим куском, а когда на столе не осталось ничего, кроме обертки, разочарованно вздохнула.
– У меня еще есть яблоко, но оно в раздевалке, – сказал Матвей виновато. – Сходить?
– Не надо! – Алена поймала его за рукав халата, и на белоснежной ткани остались коричневые шоколадные следы. – Это же психиатрическая клиника, правда? Это клиника, а я пациентка? Так? – Тонкие пальцы сквозь ткань рукава крепко стиснули его предплечье.
– Вы правы. – Матвей осторожно высвободился и чуть отстранился. – Вы, Алена Михайловна, пациентка.
– Давно?
– Что – давно?
– Давно я здесь?
– Почти полгода.
Девушка снова зажмурилась, так крепко, что из-под густых угольно-черных ресниц выступили слезы. Она сидела так, с закрытыми глазами и окаменевшим лицом, очень долго, а Матвей не решался нарушить это тягостное молчание. Представил, что бы почувствовал сам, если бы из его жизни кто-то вырезал целых полгода, и по хребту пополз противный холодок.
– Мне нужно поговорить с лечащим врачом, – сказала она наконец, не открывая глаз. – Это возможно?
Вот все и решилось. Пациентка пришла в себя и требует позвать спасителя. Сейчас Матвей сгоняет за доктором Джекилом, и маленькое медицинское чудо получит официальное подтверждение. Он уже почти решился позвать главврача, когда вспомнил, что тот укатил в облздрав.
– Сегодня уже нет. У Егора Васильевича какое-то совещание.
– У Егора Васильевича? – переспросила она. – Это он мой лечащий врач?
А вот и еще один хороший признак: пациентка помнит не только собственное имя, но и как зовут ее лечащего врача.
– Да, Егор Васильевич Стешко. Ваш одногруппник, кажется.
– Однокурсник, – машинально поправила Алена и потерла виски. – Мы учились с Егором на одном курсе.
– Вот и хорошо! – Матвей улыбнулся преувеличенно бодро. – Думаю, вам будет совсем несложно договориться.
– Это как сказать, – прошептала она едва слышно.
Странная какая-то реакция. Казалось бы, должна обрадоваться тому, что попала в надежные руки, а она вон как, вроде бы даже расстроилась…
– Через полчаса прогулка. – Матвей посмотрел на наручные часы. – Хотите прогуляться?
Ему казалось, что после полугодичного неприсутствия в этом мире пациентка из палаты номер четырнадцать непременно согласится, но она отказалась.
– Не сегодня. – В сине-зеленых, теперь уже совершенно живых и совсем не стеклянных глазах вспыхнул и тут же погас огонек. – Я бы немного полежала. Тяжело все это. Понимаете, Матвей?
Еще бы он не понимал! Несколько недель в психушке едва не пошатнули даже его непогрешимое душевное здоровье. Что уж говорить о слабой девушке.
– Отдыхайте! – Он кивнул, а потом спросил: – Может, вам нужно что-то? Ну, типа еще одну шоколадку? Вы не стесняйтесь, я сделаю все, что в моих силах.
– Нужно, – сказала Алена очень серьезно и снова поймала его за рукав. – Мне нужно отсюда выбраться.
Она говорила, а в сине-зеленых глазах росла и крепла какая-то особенная, просто физически ощутимая решимость.
– Выберетесь. – Матвей разглядывал ее полупрозрачные пальцы с коротко остриженными ногтями, а в глаза старался не смотреть. – Вот поправитесь окончательно и выпишетесь.
– Вы не понимаете, – она протестующе затрясла головой, – я не могу ждать. Мне нужно прямо сегодня!
– Сегодня никак не получится, – сказал он как можно спокойнее. – Алена, вы же врач, сами должны понимать…
Вообще-то если идти официальным путем, а в сложившихся обстоятельствах именно официальный путь казался Матвею наиболее безопасным и разумным, то бедной девочке предстоит еще масса освидетельствований, ВКК и прочей медицинской дребедени. Но так для нее же будет лучше.
– Я не могу ждать, – повторила она упавшим голосом и разжала пальцы, выпуская рукав Матвея. – Я боюсь, что ночью они снова придут, и я окончательно сойду с ума…
Все-таки лечиться ей еще и лечиться. Какая уж тут выписка!
– Кто придет? – спросил Матвей осторожно.
Алена долго молчала, и взгляд ее снова сделался расфокусированным, словно она видела что-то позади него.
– Кто придет? – повторил он.
– Никто. Извините. – Она даже улыбнулась кривоватой, неискренней улыбкой. Не хочет говорить? Или понимает, к чему могут привести такие разговоры?
