– А взамен что?
– Ничего. Посулит много, но обманет, как меня обманула, как тех, кто до меня был. Тебя, видишь, уже обманула, заманила в силки. – Узловатый палец коснулся окровавленной веревки. – Привязала к нему, – небрежный кивок в сторону насупившегося Ставра, – привязала к дрыгве.
– И что теперь? Нет никакого выхода? – Теперь, когда Алена вспомнила прошлое, вопрос этот был пустым и ненужным. Она и сама знала, каким может быть выход. Выход есть, только вот выбора нет…
– Эй, мать! – Ставр нервно переступил с ноги на ногу. – А что ты говорила про помощь? Говорила же, я помню! А теперь чего молчишь? Это что, я теперь навсегда вот таким останусь? Буду на болоте болтаться с остальными жмуриками, народ пугать?
– Ты не останешься. – Хранительница, Алена все никак не могла привыкнуть, что эта непостижимая женщина – ее бабушка, покачала головой.
– А кто останется? – Матвей обнял Алену за плечи, прижал к себе так крепко, что она спиной чувствовала биение его сердца.
– Выйдите-ка оба, поговорить нам с ней нужно! – велела Хранительница, и ворон грозно взмахнул крыльями, пресекая возражения.
– Алена? – Матвей посмотрел на девушку вопросительно, точно надеялся, что она попросит его остаться.
Она не попросила, лишь виновато улыбнулась.
– Мы тут, поблизости, – буркнул он и разжал объятия. Он разжал, а она, лишившись поддержки, едва не упала. – Ты позови нас, если что.
– Она позовет, – вместо Алены ответила Хранительница и нетерпеливо махнула рукой. – Иди, молодой, это ненадолго.
– Меня Матвеем зовут, – сказал он мрачно.
– Я запомню. – Хранительница кивнула. – Обещаю. А сейчас иди, время на исходе.
Разговор и в самом деле был недолгим. Недолгим, страшным и безысходным.
– …Я говорила Ганне, чтобы она сюда не возвращалась, но, видно, Морочь сильна. Позвала, притянула. Сначала ее, потом тебя. Все повторяется. Она хочет, чтобы все повторилось. – Бабушка замолчала, устало провела ладонью по незрячим глазам.
– А вы? Чего хотите вы? – шепотом спросила Алена.
– А я хочу, чтобы все закончилось, – сказала она и убрала от лица руки. Оно было таким несчастным и таким изможденным, ее лицо, а за морщинами и сединой Алене на секунду почудилась та, другая, молодая, решительная и влюбленная, Ася. – Я к нему хочу.
– К дедушке?
– К нему, к Алеше. Он ждет, так давно ждет. Ему тяжело здесь, на дрыгве, но он не уходит без меня. – Хранительница с неожиданной силой сжала ее запястье, заговорила быстро-быстро, словно боялась, что ее могут остановить: – Внучка, я знаю, что тебе страшно. Мне тоже страшно, хоть и думала, что отбоялась. За тебя, за себя, за Алешу, за Матвея твоего, но по-другому никак.
– Я понимаю. – Алена крепко зажмурилась, кивнула.
– Если ты не согласишься, я не заставлю. Никто не заставит. Сама должна решиться, сама сделать.
– Я согласна. – Неотвратимость легла на плечи тяжким грузом, впилась в аркан, потянула, прибивая к земле. – Вы только Матвею не говорите, что случится. Мне будет проще, если он не узнает до самого конца.
– Не скажу, внучка. Обещаю.
– А как он? Он останется, после того как… Она его отпустит?
Вместо ответа Хранительница кивнула, погладила по голове, прошептала что-то неразборчивое.
– Это же «да», правда?
– Я надеюсь.
Даже здесь никакой надежды… пусть бы обманула…
– Не могу я тебя обманывать, внучка. Не могу и не хочу. Пойдем, что ли? Времени совсем мало…
Алена огляделась, стараясь в малейших деталях запомнить устройство этого маленького мира, вдохнула дурманный запах багульника, улыбнулась отчаянно и решительно одновременно, сказала:
– Я готова, бабушка!
На душе было тревожно. То есть не просто тревожно, а так, что хоть волком вой. Не нравилось Матвею происходящее. Ох как не нравилось! И беседа эта с глазу на глаз, и недосказанность, и вообще все вокруг. Чтобы не сорваться и не вломиться в избушку, он нервно прохаживался вдоль озерца, заполненного черной, на мазут похожей водой. Он даже проверил – вода ли, сунул руку по самый локоть, зачерпнул горсть. Вода как вода, прозрачная, по-колодезному холодная. Отчего же цвет такой?
– Глубина большая, братишка, – послышалось за спиной, и рядом с его отражением замаячило еще одно – Ставра. – Глубина большая, вот и кажется, что вода черная. Как думаешь, долго они еще? Что-то мне в этом чертовом месте не по себе.
Ответить Матвей не успел, дверь избушки открылась с тихим скрипом, выпуская сначала старуху с вороном, а потом и Алену. Что она ей такого сказала, эта болотная ведьма?! Что можно сказать, чтобы превратить живого человека в бездушную статую?..
Наверное, погорячился он со статуей, потому что стоило только их с Аленой взглядам встретиться, как она с тихим всхлипом бросилась к нему, прижалась крепко-крепко, впилась в губы отчаянным поцелуем. Они целовались, а над головой, словно в калейдоскопе, кружились облака. Кружились, отражались в сине- зеленых Алениных глазах, тонули в хрустале слез.
– Алена…
– Все! – Она оттолкнула его с такой же силой и решительностью, с которой всего мгновение назад целовала. – Матвей, времени нет.
Снова время! Да какая разница, есть это чертово время или нет! Она есть, он есть, небо в облаках… Он попытался было удержать, не отпустить, но она вывернулась, отскочила к Ставру.
– Не мешай ей, Матвей. – На плечо легла с виду сухонькая, но каменно-тяжелая ладонь старухи. – Не мешай, скоро уже…
– Что скоро? Что вы ей там такого наговорили?
Он дернулся, но не смог сдвинуться с места, так и стоял – парализованный, раздавленный непониманием происходящего и неспособностью вмешаться. Стоял и смотрел, как Алена разжигает уже приготовленный костер, медленно развязывает обмотанную вокруг руки веревку, берет притихшего Ставра за руку, ведет к огню.
Протянутая над костром рука…
Веревка, похожая на сброшенную змеиную кожу…
Сосредоточенное лицо Ставра…
Аленин взгляд, ласковый и прощальный одновременно…
Сноп искр и сытое урчание огня, пожирающего аркан…
Так просто? Достаточно сжечь эту штуку, и все встанет на свои места, не будет Морочи, не будет призраков?! Кого еще не будет?..
Матвей обрел способность двигаться в тот самый момент, когда Алена начала медленно заваливаться прямо в костер. Оттолкнул старуху, одним прыжком оказался рядом, подхватил на руки, в который уже раз за этот бесконечный день прижал к себе, вслушиваясь в биение сердца.
Сердце не билось… То испуганное и бестолковое «тук-тук», которое Матвей услышал, было его собственным сердцебиением. И в ушах стучал его, а не ее пульс. И хриплое дыхание вырывалось не из ее, а из его губ…
– Это выход?! – Он смотрел только на Алену, но та, к кому он обращался, все поняла. – Убить ее – это выход?! Нет! – Он в исступлении замотал головой. – Это не выход, это жертвоприношение!
– Братишка, – прошелестело за спиной. – Братишка, она сама так решила… А по-другому никак. Мы бы все равно погибли…
– Пошел к черту! – Матвей, не глядя, замахнулся, но кулак рассек лишь густеющий, наливающийся сыростью воздух. – Ты освободился, а она? Где она сейчас?
