тоска от этого »бумса«! Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет! Интересно знать, кого это хоронят с такими удивительными лицами?»
– Берлиоза Михаила Александровича, – послышался рядом несколько носовой мужской голос, – председателя МАССОЛИТа.
Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на своей скамейке гражданина, который, очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита загляделась на процессию и, надо полагать, в рассеянности вслух задала свой последний вопрос.
Процессия тем временем стала приостанавливаться, вероятно, задерживаемая впереди светофорами.
– Да, – продолжал неизвестный гражданин, – удивительное у них настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась его голова!
– Какая голова? – спросила Маргарита, вглядываясь в неожиданного соседа. Сосед этот оказался маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в крахмальном белье, в полосатом добротном костюме, в лакированных туфлях и с котелком на голове. Галстук был яркий. Удивительно было то, что из кармашка, где обычно мужчины носят платочек или самопишущее перо, у этого гражданина торчала обглоданная куриная кость.
– Да, изволите ли видеть, – объяснил рыжий, – сегодня утром в Грибоедовском зале голову у покойника стащили из гроба.
– Как же это может быть? – невольно спросила Маргарита, в то же время вспомнив шепот в троллейбусе.
– Черт его знает как! – развязно ответил рыжий, – я, впрочем, полагаю, что об этом Бегемота не худо бы спросить. До ужаса ловко сперли. Такой скандалище! И, главное, непонятно, кому и на что она нужна, эта голова!
Как ни была занята своим Маргарита Николаевна, ее все же поразили странные враки неизвестного гражданина.
– Позвольте! – вдруг воскликнула она, – какого Берлиоза? Это, что в газетах сегодня...
– Как же, как же...
– Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? – спросила Маргарита и вдруг оскалилась.
– Ну, натурально, они!
– А вы их знаете в лицо?
– Всех до единого, – ответил рыжий.
– Скажите, – заговорила Маргарита, и голос ее стал глух, – среди них нету критика Латунского?
– Как же его не может быть? – ответил рыжий, – вон он с краю в четвертом ряду.
– Это блондин-то? – щурясь, спросила Маргарита.
– Пепельного цвета... Видите, он глаза вознес к небу.
– На патера похож?
– Во-во!
Больше Маргарита ничего не спросила, всматриваясь в Латунского.
– А вы, как я вижу, – улыбаясь, заговорил рыжий, – ненавидите этого Латунского.
– Я еще кой-кого ненавижу, – сквозь зубы ответила Маргарита, – но об этом неинтересно говорить.
Процессия в это время двинулась дальше, за пешими потянулись большею частью пустые автомобили.
– Да уж, конечно, чего тут интересного, Маргарита Николаевна!
Маргарита удивилась:
– Вы меня знаете?
Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет.
«Совершенно разбойничья рожа!» – подумала Маргарита, вглядываясь в своего уличного собеседника.
– Я вас не знаю, – сухо сказала Маргарита.
– Откуда ж вам меня знать! А между тем я к вам послан по делу.
Маргарита побледнела и отшатнулась.
– С этого прямо и нужно было начинать, – заговорила она, – а не молоть черт знает что про отрезанную голову! Вы меня хотите арестовать?
– Ничего подобного, – воскликнул рыжий, – что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело.
– Ничего не понимаю, какое дело?
Рыжий оглянулся и сказал таинственно:
– Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости.
– Что вы бредите, какие гости?
– К одному очень знатному иностранцу, – значительно сказал рыжий, прищурив глаз.
Маргарита очень разгневалась.
– Новая порода появилась: уличный сводник, – поднимаясь, чтобы уходить, сказала она.
– Вот спасибо за такие поручения! – обидевшись, воскликнул рыжий и проворчал в спину уходящей Маргарите: – Дура!
– Мерзавец! – отозвалась та, оборачиваясь, и тут же услышала за собой голос рыжего:
– Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней... Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете... Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его, чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти!
Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее, прищурившись.
– Я ничего не понимаю, – тихо заговорила Маргарита Николаевна, – про листки еще можно узнать... проникнуть, подсмотреть... Наташа подкуплена? да? Но как вы могли узнать мои мысли? – она страдальчески сморщилась и добавила: – Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения?
– Вот скука-то, – проворчал рыжий и заговорил громче: – Простите, ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста.
Маргарита беспрекословно повиновалась, но все-таки, садясь, спросила еще раз:
– Кто вы такой?
– Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит.
– А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли?
– Не скажу, – сухо ответил Азазелло.
– Но вы что-нибудь знаете о нем? – моляще шепнула Маргарита.
– Ну, скажем, знаю.
– Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте.
– Ну, жив, жив, – неохотно отозвался Азазелло.
– Боже!
– Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, – нахмурясь, сказал Азазелло.
– Простите, простите, – бормотала покорная теперь Маргарита, – я, конечно, рассердилась на вас. Но, согласитесь, когда на улице приглашают женщину куда-то в гости... У меня нет предрассудков, я вас уверяю, – Маргарита невесело усмехнулась, – но я никогда не вижу никаких иностранцев, общаться с ними у меня нет никакой охоты... и кроме того, мой муж... Моя драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра...
