И вылечен в Алма-Ате.Война его не изломалаВ окопах на передовой,Хотя волною аммоналаО землю била головой.Он был в бинтах и в гипсе белом,Как неживое существо.И смерть белогородским меломВесь месяц метила его.Но выдержал орел-курянин,Кость курская — она прочна.В анкетах Громов пишет «ранен»,Перечисляя ордена.Но их не носит, слишком скромен,Геройством хвастать не спешит.Я им любуюсь: как он скроен,Как склепан, как надежно сшит!Он из кабины смотрит прямо,Уверенный в самом себе.И солнышко лучом вдоль шрама,И светлый зайчик на губе.О, сколько не пришло! Он знает.Счет всем потерям не забыт.Прочь реквиемы! Громов занят —Посадку дали. Он рулит.1962
* * *
Ю. Ларионову
Соловей распевал при мамонте,Когда не было льдов у планеты.Не обученный книгам и грамоте,Дикарей выводил он в поэты.Соловей распевал при Мамае,Тешил смердов и голытьбу.И напрасно его принималиЗа разбойника на дубу!Соловей распевал при Гитлере.Мы тогда понимали, что онОбодряет Россию: враги твоиУберутся когда-нибудь вон!Он от горя, что рыскают волки,В диких зарослях плакал навсхлип.Никогда его песни не молкли,Никогда его голос не хрип.И теперь! Вы прислушайтесь ночью —Над собраньем ольховых тихоньБьет по песенному узорочьюИ бежит соловьиный огонь.