приказал им вернуться в дом. Воины Джайса впали в настоящее бешенство, и Синдзя не хотел, чтобы его люди попались им под горячую руку.
Он сидел на походном стуле в обнесенном стеной садике позади дома и пил чай со свежей мятой. Вокруг росли тимьян и базилик, небольшой черный клен отбрасывал прохладную тень. В небо над городом поднимались колонны черного дыма, огромные, точно башни Мати. Птицы умолкли и разлетелись. Дозорные, которых Синдзя переодел в гальтские цвета и послал разведать обстановку, рассказали, что в реку и каналы пролилось столько крови, что от нее дохнет рыба. Синдзя им не очень-то поверил, однако ложь хорошо описала события этого дня. Идти куда-то и проверять ее он не собирался.
Из широких дубовых дверей в конце сада высунулся древний согбенный старик, чьи беззубые десны были гладкими, словно у младенца. В глазах, обведенных красной воспаленной каймой, читалась растерянность. Дряхлые руки тряслись так, что Синдзя заметил это даже издалека. Он подумал, что на войне старикам не место. Война — занятие для молодых, для тех, кто еще не научился различать волнение и страх. Для тех, кто еще не отличает добро от зла.
— Мани-тя, — позвал Синдзя хозяина. — Чем тебе помочь?
— Там пришел человек, Синдзя-тя. К тебе. Говорит, он… кто-то… военачальник он. Вот.
— Веди его сюда.
Старик жестом показал, что понял просьбу, неуверенно улыбнулся, но никуда не ушел.
— Не волнуйся, Мани-тя. Ты под моей защитой. Он не станет тебя вешать, обещаю. А ты взамен угости его чаем.
Старый Мани заморгал, кивнул, прося прощения, и нырнул в дом. Синдзя не мог его защитить. Он дал обещание, не получив согласия Джайса. И все же он был почти уверен, что старика никто не тронет.
Баласар вошел в сад, как хозяин, однако без тени высокомерия. Это и отличало его от всех остальных. Лицо у гальта было усталое, задумчивое. Синдзя подумал, что это хороший знак. Он поставил пиалу на пыльную дорожку из красного кирпича, встал и почтительно приветствовал генерала. Баласар ответил, хотя смотрел больше на ветви клена, которые покачивались на ветру.
— Надеюсь, все прошло, как надо? — спросил Синдзя.
— Неплохо, — отозвался Баласар. — Неплохо для дурного дня. А здесь как? Ваши люди… Вы потеряли кого-нибудь?
— Нет, целы все до единого. Если нужно, через пол-ладони будут в полной готовности.
Баласар посмотрел на Синдзю, прямо в глаза, как будто увидел его только что.
— Нет. Они мне не нужны. Если кто-то еще сопротивляется, с ними скоро будет покончено.
Синдзя кивнул. Конечно, скоро. Людей в Удуне жило немало, о приближении врага их предупредили, но разве могли они тягаться с гальтами? На всем пути вдоль реки врага старались задержать, как умели. Портили охоту, отравляли колодцы. В предместьях, через которые они проходили, не оставалось ни крупинки, ни клочка, который мог бы пригодиться. И всякий раз, когда погибал кто-то из гальтских воинов, их тела засыпали пеплом, заворачивали в покрывала и забирали с собой. Все боги свидетели — Баласар Джайс вышел из Нантани с десятью тысячами человек и пришел в Удун с теми же десятью тысячами. Не важно, что сотню-другую из них пришлось нести. Синдзя постарался скрыть немой укор во взгляде, но Баласар уже его разглядел, нахмурился и отвел глаза.
— Что с деревом? — спросил генерал.
Синдзя посмотрел на клен. Он был невысок, всего в два человеческих роста, искусно подстрижен, чтобы давать тень и не заслонять небо.
— А что с ним? По-моему, выглядит неплохо.
— Листья почернели.
— Так и надо. Если присмотреться, они на самом деле темно-зеленые. Но все равно такие клены здесь зовут черными. Осенью он станет ярко-красным. Вид будет сказочный, особенно если листва не облетит до первого снега.
— Жаль, меня тут не будет в эту пору.
— Да, снегов не увидите, зато можете посмотреть прямо сейчас. Нижние листья уже покраснели с краев.
Баласар взял ветку, нагнул ее пониже и стал рассматривать листья. Не оборвал их, как сделало бы на его месте большинство гальтов. Мысленно Синдзя поблагодарил его за это. Баласар вздохнул и отпустил ветку.
— Чай готов, — прошамкал Старый Мани, появляясь в дверях. Баласар глянул на старика через плечо и кивнул. Синдзя жестом подозвал старика поближе, взял чашу и пригубил напиток, прежде чем подать его генералу. Мани изобразил позу благодарности и зашаркал прочь.
— Пробуете мое питье? — удивленно спросил Баласар на хайятском. — По-моему, мне рано опасаться, что вы меня отравите.
— Не я этот чай заваривал, — ответил Синдзя. — А Старый Мани знал многих из тех, кого вы сегодня убили.
Баласар взял пиалу у него из рук и хмуро уставился в нее. Он молчал так долго, что Синдзе стало не по себе. Когда генерал наконец заговорил, его слова прозвучали почти как исповедь.
— Я пришел сказать вам, что ошибался. Вы оказались правы. Нужно было прислушаться к вашему совету.
— Рад это слышать. В чем же я прав?
— В том, что не следовало брать с собой погибших. Мне стоило сразу их похоронить. Оставить там. А теперь мои люди мстят, и это…
Баласар покачал головой и присел на походный стул. Синдзя прислонился спиной к каменной стене.
— Война хороша, когда враг не дает сдачи, — заметил он. — Что могло быть легче, чем разграбить Нантани? Вам бы следовало знать, что дальше придется тяжелей. Хаи начнут сопротивляться.
— Я знал, — сказал Баласар. — Но я… несу мертвецов. Я их чувствую за спиной. Они погибли из-за моей гордыни.
Баласар хлебнул чаю. Где-то далеко, на другом конце боя, завопил человек, но Синдзя не понял, хайемец это был или гальт и о чем он кричал.
— Простите, Баласар-тя, но они погибли, потому что отправились воевать. На войне такое случается.
— Эту войну начал я. Погибли мои люди.
— Теперь понимаю, что вы зовете гордыней.
Баласар вскинул на него глаза, губы у него были плотно сжаты, лицо пылало. Синдзя ждал. Наконец генерал выдавил из себя улыбку. Подул ветерок, и листья клена тихонько захлопали друг о друга.
— Нужно было лучше следить за дисциплиной, — сказал Баласар. — Они пришли в Удун убивать. Не пощадили никого. Значит, больше времени уйдет, чтобы собрать городское добро. Значит, я потеряю больше воинов. Утани и Тан-Садар узнают, что случилось, и будут сражаться до последнего.
— Кажется, вы пришли уничтожить Хайем, а не покорить его, — напомнил Синдзя.
Баласар кивнул, принимая упрек. Синдзе даже показалось, что руки генерала вот-вот сложатся в жесте раскаяния, но вместо этого Баласар посмотрел ему в глаза. Раскаяния во взгляде не было, только твердость. Решимость человека, который признал свои ошибки и вознамерился их исправить.
— Я знаю, как уничтожить Хайем без того, чтобы убивать последнего торговца фруктами или булочника. И в этом мне понадобится ваша помощь.
— Вы что-то задумали?
— Я хочу, чтобы ваши люди отвезли послания в Утани и Тан-Садар. Адресованы они не хаям, а утхайемцам и главам торговых домов. Тем, у кого есть власть. Передайте им, что если они не станут вмешиваться, я их не трону. Нам нужны лишь поэты, книги и хаи.
Синдзя покачал головой.
— Лучше сразу нас убейте. Мы же для них предатели. Да, я понимаю, что мы наемники, мы заключили соглашение и так далее. Но все мои ребята родились и выросли в этих самых городах, которые мы грабим. Если я помашу договором у жителей перед носом, иначе думать они не станут. Пошлите лучше пленных. Найдите десяток мужчин, которых еще не забили до смерти. Дайте им письма. Они справятся с задачей
