в сосуды для растворения тромбов, но она абсолютно противопоказана при операциях на аорте, особенно когда имеется большая раневая поверхность, как в этом конкретном случае.
— Неудивительно, что пациент кровил изо всех дыр, — громко заговорил Глэтман. — Кровь просто не могла свернуться. Они пробовали аминокапроновую кислоту или криопреципитат, чтобы прервать тромболизис?
— По словам Адамса, нет. Я сказал ему, что этим они убили пациента. На всякий случай уточнил введенную дозу. Он еще раз ее подтвердил и заверил меня, что именно Манцур попросил медсестру об урокиназе. По его мнению, она должна была записать это в протокол.
— Что заставило старика использовать урокиназу? — спросил меня Глэтман. Он уже забыл про часы.
— Он работает по привычке, теряет навыки. Использовал урокиназу при бедренно-подколенном шунтировании для растворения остаточных тромбов и просто забыл, что в данном случае имел дело с аневризмой брюшной аорты.
— Ну а Илкади, он же не дурак?
— Илкади позвали уже после того как. Он понятия не имел, что вводилась урокиназа. Анестезиолог дремал, сестры выполняли требования, резиденты тянули крючки — обычная история.
— Марк, а кто был старшим резидентом, может, он что-нибудь объяснит?
— Старшим был Ассад, он обожает Манцура, мечтает только больше оперировать, он не скажет ни слова против Падрино.
— Скорей всего, так, — согласился Сэм. — Послушай, Марк, ты знаешь, что я не гигант, так, средний хирург, у меня самого достаточно проблем и осложнений. Но эта история вызывает отвращение, а Вайнстоун вряд ли поставит вопрос ребром.
Он глубоко вздохнул.
— Что-то нужно делать, но я понятия не имею, что именно.
— Сэм, ты хорошо знаешь, что делать, ты же местный парень, знаешь все ходы и выходы, знаешь кто чем дышит, — ехидно заметил я.
— Я ничего не могу без твоего списка, ты знаешь, о чем я говорю.
— Пока нет, Сэм, сейчас я не могу. Зарплату мне платит Вайнстоун, ты хочешь, чтобы я совершил финансовое самоубийство? Я буду действовать, но не сейчас, еще не время.
— Тогда ладно, — закончил Сэм и решительно сменил тему. — Чем ты занимаешься в выходные, не подстрахуешь меня? Я улетаю на Багамы, надо порадовать мою подружку.
Глэтман подмигнул мне, прежде чем я успел что-либо ответить, он знал, что я отвечу «да».
Беверли, секретарша Вайнстоуна, поджидала меня у дверей моего кабинета с синим компакт-диском в руках. Она носила туфли на высоких каблуках и настолько короткую юбку, что воображению негде было разгуляться. Я знал об эффекте высоких каблуков, но ноги ее мне показались еще длиннее и изящнее, чем раньше. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и надеюсь, мне это удалось. Беверли проследовала за мной в кабинет и уселась по другую сторону стола. Мне нравятся женщины, изображающие недоступность, и она это знала. Однако Беверли не старалась выглядеть такой уж скромной.
— Доктор Зохар, как вы сегодня? — Она провела по столу рукой с ярко накрашенными ногтями. — Вам нравится?
Эта сучка меня дразнила, я постарался сохранить деловой тон, меня мало волновали ее ногти, что она припасла еще?
— Выглядит великолепно, — ответил я, оценивая ее соблазнительную фигуру. — Вы ждали меня?
— Без особой причины, так, дружеский визит. Вам налить кофе? С молоком и без сахара, как вы любите? Что слышно у нас, какие новости?
Дружеский визит, с чего это вдруг? Насколько помню, я закрывал свой кабинет…
— Нет, спасибо, как ваш друг?
— Брюс просто прелесть! Он великолепный любовник, но мне иногда кажется, что он слишком юн для меня, вы понимаете, о чем я? — произнесла она с очаровательной улыбкой.
«Опасность!»
— Бев, Брюс отличная пара для вас, он вас любит. Мужчины постарше могут быть поопытней, но мы еще и лысые, менее опрятные и, что хуже, часто импотенты. А сейчас я должен извиниться — накопилась куча дел, не забудьте, вы обещали мне кофе.
— Да, конечно, вы правы. А чем вы сейчас заняты, пишете очередную статью? Возьмите меня в помощницы, я хороший редактор, в колледже я была ответственной за выпуск газеты.
— Отлично, буду иметь вас в виду.
Беверли поднялась, я снова взглянул на ее ножки, на них не было ни капли лишнего жира. Разумеется, я сделал абсолютно безучастный вид, но это было равноценно попытке замаскировать огромный прыщ на кончике носа. Я шумно глотнул, ее голос провоцировал картины, которые лучше не выставлять на всеобщее обозрение. Женат? Да. Погребен? Нет!
— Вы свободны в четыре пополудни? «Личная встреча, в моем кабинете, возможно ли?»
— Доктор Вайнстоун хотел бы видеть вас у себя в кабинете, доктор Манцур тоже должен быть там.
— Ну и чего он хочет? — спросил я с раздражением. Ненавижу, когда мечты сменяются реальностью, да еще так быстро.
— Понятия не имею, — призналась Беверли. — Видели мои новые сережки? — она откинула волосы, чтобы показать ушки. — Разве не великолепны? Подарок Ларри на Рождество, настоящие бриллианты! Он прелесть!
Она вышла, помахав мне напоследок синим компакт-диском.
Ровно в шестнадцать часов я постучал в дверь кабинета Вайнстоуна. Он сидел на черном кожаном диване, Манцур расположился в одном из кресел рядом.
— Добрый день, доктор Вайнстоун. Доктор Манцур, — я улыбнулся, приветствуя их.
— Марк, спасибо, что зашли, садитесь, пожалуйста. — Вайнстоун протянул мне руку для приветствия.
Я пожал его теплую руку, а затем и руку Манцура. Меня удивило, насколько похожи их рукопожатия, интересно, а как психологи это расценят? Я пытался догадаться, зачем меня вызвали. Конечно, я бываю в кабинете Вайнстоуна несколько раз в день, но это была первая официальная встреча с обоими.
— Марк, вы в курсе, зачем мы вас пригласили? «Вайнстоун не улыбался и не шутил, как обычно, он был слишком серьезен — плохой знак».
— Понятия не имею.
— Хорошо, речь идет об одном конкретном пациенте.
— Он глянул на клочок бумаги. — Хосе Валес, это имя вам о чем-нибудь говорит?
— Доктор Вайнстоун, — я усмехнулся и едва не рассмеялся. Возможно, он и не столь серьезен, каким хочет казаться. — Я имел дело с сотнями людей с таким именем.
Он не удивился.
— Давайте говорить только об одном из них, вы консультировали его в клинике восьмого января.
— Я не знаю, о ком идет речь. «Интересно, чего же они хотят?»
— Я говорю о пациенте с опухолью пищевода.
— Ага, теперь припоминаю, — сказал я, переведя дух.
— Молодой мужчина, испано-американец, лет около сорока, направлен к нам с диагнозом рак пищевода. Если я правильно помню, опухоль была в средней части, где-то на уровне двадцати пяти сантиметров, биопсия показала плоскоклеточный рак.
Вайнстоун крутил в руках карандаш все время, пока я говорил.
— Отлично, и какие меры вы приняли, пациент еще не прооперирован?
«Кто этот кусок дерьма? Должно быть, Ассад, вот кто, вероятнее всего, бегает к Манцуру с
