Я рассказал ему кое-что о Сорки и передал некоторые документы, мы обсудили возможные связи Сорки и Манцура с их сторонниками.
— Сорки председатель, а Манцур вице-председатель Медицинского правления госпиталя, у них в руках власть.
— Я читал в газете, что ваш госпиталь включен в список десяти лучших госпиталей Нью-Йорка, — вспомнил Кардуччи. — Скажите, Вайнстоун прежде работал в госпитале Джуиш-Айленд и получил несколько миллионов за свою отставку, не так ли?
— Да.
— Вайнстоун предлагает нам Сорки, чтобы отвести угрозу от Манцура, между ними какая-то особая связь. Ваш заслуженный председатель хочет расправиться с Сорки и пощадить Манцура, не правда ли?
В ответ я кивнул, Кардуччи сделал правильный вывод.
— Так нельзя. Передайте ему, если он печется о высоком качестве хирургической службы и желает торжества правосудия, ему следует относиться к обоим одинаково. Сейчас он сидит на двух стульях, а это нехорошо.
— Я согласен.
Было уже поздно, когда я вышел на улицу и потерялся в толпе, спешащей по домам. Наконец-то я перешел Рубикон и подал первый гудок к отправлению терминаторов… По пути к станции я зашел в ирландский бар и угостил себя по этому поводу бокалом пива.
На Четвертой авеню сегодня многолюдно. В это время дня Парк-Ридж оживает благодаря яппи и становится немного похож на Манхэттен.
В госпитале я прошел в экстренное приемное отделение, там меня ждала пациентка с «острым животом». Радецки внес больную в список для экстренной операции, и я отправился в свой кабинет.
Ко мне зашел резидент Дэйв Джакобс, высокий, белокурый, с ровными чертами лица и глубокими синими глазами. Очень талантливый парень, хотя наши шеф-резиденты часто жаловались на его легкомыслие и злоупотребление ночной жизнью. Тем не менее Дэйв мне нравился, моя дверь для него всегда была открыта.
— Доктор Зохар, я вас ищу!
Он показался мне расстроенным.
— Мы можем поговорить?
— В чем дело?
— Мы только что закончили операцию с Сорки, он выполнил удаление узла из молочной железы у девятилетней девочки!
— Что?!
В моей голове что-то щелкнуло.
— Ты меня разыгрываешь… Речь идет об удалении опухоли молочной железы у ребенка?
— Доктор Зохар, — начал Дэйв, — девочка — дочь секретарши Сорки. Майк Силверштейн попросил меня заменить его и помочь Сорки на операции. Когда я вошел в операционную, девочка была уже под наркозом. Я спросил у Сорки: «Что вы собираетесь делать, сколько лет этому ребенку?» Он ответил: «Девочка девяти лет с опухолью молочной железы, мы собираемся удалить опухоль, чтобы исключить рак молочной железы». Вероятность рака молочной железы в этом возрасте ничтожна, я говорил ему об этом. Но он сделал разрез, захватил опухолевидное образование зажимом Кохера, взял скальпель и был готов отрезать грудь одним махом. Я сказал ему: «Слушайте, доктор Сорки, почему бы не взять только часть для биопсии?» И он удалил половину.
Мне представилась молочная железа этой девочки нераспустившимся бутоном, безжалостно разрезанным напополам. У меня было всего несколько минут.
— Дэйв, он сумасшедший! Он удалил половину нормальной груди у бедной девочки и изуродовал ее навсегда. Ты помог сохранить ей другую половину груди, поздравляю!
Я хлопнул его по плечу.
— Сорки, чертов маньяк, совершенно неконтролируемый. Есть только один способ остановить его.
— Надеюсь, вы знаете этот способ? — осторожно спросил Дэйв.
— Возьми блокнот, — сказал я, выходя из кабинета, — и все запиши, потом передай мне.
Глава 13. Списки
Mы uдeм нa onepaцuю нe кaк в meamp, картинную галерею или концертный зал — не для развлечений и наслаждения. Мы готовимся к мученьям и увечьям, стремясь избежать худшего… У экспертов, веря заверениям которых мы идем на этот yжaс и сmpaдaнuя, нe мoжem быmь дpyгux uнmepeсoв кpoмe нaшux сoбсmвeнныx, oни дoлжны пoдxодumь к нaм с noнuманuем и сочувствием.
Июль 1999 года
ТОЛЬКО хирурги ВИДЯТ, как быстро может распространиться болезнь и как медленно она отступает, как легко ухудшается состояние больного и как трудно бороться за его выздоровление… В понедельник утром меня вызвал резидент из отделения интенсивной терапии:
— Спуститесь к нам, пожалуйста, ваш больной пришел в себя.
Стремительно спустившись вниз, я обнаружил мистера О'Нейла сидящим в прикроватном кресле, длинный гофрированный шланг-воздуховод соединял трахеостому с аппаратом искусственного дыхания. Увидев меня, одна из сестер сказала:
— Боб, посмотри-ка кто здесь, это же твой доктор! Мне казалось, что он меня не узнает после стольких сильнодействующих снотворных и обезболивающих средств, но он поднял голову и улыбнулся мне, показав жестом подойти ближе. Я подошел и наклонился, неожиданно он обхватил меня за шею, притянул поближе и прошептал еле слышно, одними губами: «Спасибо».
К горлу подкатил комок, я с трудом сдерживал слезы, сестры испытывали то же самое.
В отделении прошел слух, что у Вайнстоуна в госпитале Манхэттена умирает мать и он почти все время находится у нее.
Ко мне в кабинет заглянул Манцур, четыре года он едва смотрел в мою сторону, а теперь даже сам заходит. Я пригласил его присесть.
— Нет, спасибо, иду в операционную, просто хотел узнать, как прошла вчерашняя встреча?
— Это было утомительно, доктор Манцур, они продержали меня три часа.
— С кем вы разговаривали, с Кардуччи? Как он вам?
— Хороший специалист, — сказал я серьезно, — мне он показался вполне приличным человеком.
— Что они хотели узнать?
— Все. У них уже довольно много информации, доктор Манцур, им все известно про ваших пациентов, накоплена куча материалов.
С каким удовольствием я добивал этого старого лиса!
— Кто мог это сделать? — Манцур смотрел мне прямо в глаза. — Кому понадобилось доносить на меня?
Я пожал плечами, если он сомневается, то, пожалуй, у него больше врагов, чем я предполагал.
— Бог его знает, доктор Манцур, у вас ведь есть недоброжелатели?
Он на мгновение задумался.
— Что вы сказали?
— Я сказал, что у вас наверняка есть враги.
— Нет-нет, — прервал он меня, — что вы им сказали вчера?
