Формула бессмертия. На пути к неизбежному

— У меня была клиническая смерть. Больше пяти минут. Туннель знаменитый я не видел, только ощущал вращение…

Все началось в биологической экспедиции, куда вместе с остальными студентами, поехал Иван. Он сбил ногу. В ранку попал стафилококк. Сначала возник один фурункул, потом второй, и вскоре уже все тело было в фурункулах. Начался гнойный гидраденит. Если хотите узнать подробности этой мерзкой болезни, наберите в Интернете «сучье вымя».

Боли были страшные, все тело горело, Иван сам маникюрными ножницами вскрывал себе гнойники. Положение становилось все хуже и хуже. В конце концов он попал в больницу, где его решили проколоть пенициллином, не ведая того, что у Ивана и на пенициллин сильнейшая аллергия.

— Едва сестра меня уколола, как все перед глазами поплыло, и я рухнул на пол. И умер. Причем перед смертью помню несколько ощущений. Первое — мозг выключил боль, которая донимала меня прежде. Второе — апатия. Даже не апатия или безразличие, с которыми мы часто сталкиваемся в обычной жизни, а какое-то странное, потустороннее спокойствие, совершенно неописуемая Абсолютная Отрешенность. Надо сказать, что после смерти я перестал бояться смерти. И долгое время не боялся ее, а вот недавно, через много лет, снова стал возвращаться страх.

Пока Ивана откачивали, он был по ту сторону линии. И кое-что успел увидеть. С ним приключилось классическое переживание — вся его жизнь в одно мгновение прошла перед внутренним взором. При этом он был сразу в разных ее местах одновременно, и обозревая жизнь целиком, и присутствуя в каждой ее точке. Он увидел даже то, что было в глубоком детстве, — декоративные тарелочки с каемочкой, бабушкин комод с птичкой…

— Я потом спросил мать: «Мам, а была у нас такая птичка стеклянная раньше на комоде?» Она ответила: «Была! Неужели ты помнишь? Тебе же всего два года было тогда!» — «А тарелочки вот с такой каемочкой были?..» — «И тарелочки были!»

Смерть не прошла мимо Ивана просто так. Уходя, она подарила ему некоторые необычные способности.

— Они были столь необыкновенными, что мне даже пришла в голову гениальная идея — для развития творческих способностей у детей опускать их в клиническую смерть на две-три минуты. Видимо, этот режим функционирования мозга запускает какие-то резервные процессы в мозговых структурах, которые в штатной ситуации не работают и освобождаются только в момент смерти.

Что же за способности открылись у нашего героя?.. Это чертовски интересно! Первую способность назовем видением. Оно проявляло себя по-разному. Однажды Иван вдруг понял, что может как бы выходить своим зрением из тела. Например, лежа на диване, он в мельчайших подробностях видел дальний угол комнаты возле самого потолка.

— Словно глаза отделялись от меня и улетали к потолку. Весьма странное ощущение. Сначала глаза «вылетают», и я вижу прямо перед своим «носом» стенку. Но не резко, а как будто с налету промахнулся и подлетел слишком близко. Потом навожу на резкость и наблюдаю стенку, словно в лупу. Я даже эксперимент ездил проводить к брату в квартиру, чтобы свидетель был. Сел в дальнем углу и начал описывать, что у него там под потолком за шторой творится — какие там мельчайшие трещинки на штукатурке, где мухи следы оставили, где паутинка висит. Брат взял стул, подставил, залез на него и стал проверять. После чего предложил показать меня его знакомому экстрасенсу. Брат жил на «Щербаковской» (теперь — «Алексеевская». — А. Н.), а работал на «Парке культуры». Мы туда поехали, он попросил меня подождать на входе, сказав, что сейчас выйдет с этим экстрасенсом. А вышел один. Экстрасенс этот посмотрел на меня через окошко и наотрез отказался выходить.

— Почему?

— Сказал, будто у нас с ним какие-то разные энергии, и я могу ему повредить. Было похоже, что он просто сильно испугался.

Вторым проявлением видения было следующее…

— Я тогда много тренировался, работал над телом, потому что была мысль уйти в большой спорт. На учебу времени оставалось мало. А усвоить надо было много, потому что экзамены впереди. Поэтому я начал везде таскать с собой учебник. И однажды заметил, что лучше всего запоминаю в метро. Поэтому во время сессии я специально ездил на «Курскую», вставал у определенной колонны и начинал читать. Это было необыкновенное состояние! В нем я мог поглощать и запоминать гигантские объемы информации. И вот находясь в этом состоянии, глядя вскользь на спешащих людей, я замечал, что от них как бы исходит такой сизый дымочек. Который я могу в себя затягивать, и тогда меня на большее хватает: я словно подзаряжался от них. Причем этот сизый дымок я затягивал почему-то не в голову, а в солнечное сплетение. Очень странное чувство, ни на что не похожее. После таких «процедур» я всегда сдавал экзамены на «4» и на «5».

— Что же это за «дымочек» был, интересно?

— Не знаю. Но тогда я вдруг понял, что привидения люди видят именно в таком состоянии. И что привидения «сделаны» из этого вот сизоватого дымка, который в обычном состоянии человек не замечает. Правда, я лично никогда никаких привидений не видел, хотя очень хотелось посмотреть. Я даже на кладбище ночью ходил, и детей посылал, думал, может, они увидят… Нет. А вот мои мама и бабушка видели! Правда, с обеими это случилось незадолго перед смертью.

— У тебя это, я вижу, наследственное. А как ты относишься к телепатии?

— Не имею мнения по этому вопросу. Но когда я после биофака учился во ВНИИ ГПЭ, это институт патентной экспертизы, нам на лекциях рассказывали про давно замеченный экспертами феномен: когда человек приносит заявку на изобретение чего-либо, то в течение трех-четырех месяцев еще человек примерно десять подают такую же заявку! Идеи реально носятся в воздухе! Я задумался: почему так происходит? И вот мне пришла в голову некая мысль, или идея. Она идеальна по определению. Но при этом имеет материальное воплощение, или отражение, — в виде некоего электромагнитного поля или зарядового рисунка в мозгу. И если допустить, что эта электромагнитная волна может распространяться от мозга, как круги на воде от камня, то почему бы ей на забежать в настроенный на ее прием мозг?

— А настроенный мозг — тот, который думает о той же проблеме?

— Да, именно так.

— Ладно. А что ты скажешь за бессмертную душу?

— Нет никакой бессмертной души. Разлагается мозг, и нечему больше «круги пускать». Но… Знаешь, я как-то осенью вечером посмотрел на небо. Много ли мы смотрим в небо? А я вот почему-то посмотрел. Осенью небо темное, глубокое, и звезды как-то по-особенному яркие. Посмотрел и чувствую — улетаю. Уносит! И понимаю, что это ощущение мне уже знакомо! Так было, когда я умирал. Я уже был там!..

…Однако самым необычным последствием клинической смерти и открытых ею способностей был случай, из-за которого Иван и попросил меня не называть его фамилию в книге. Это произошло с ним еще в институте. Ивана очень невзлюбила «немка» — преподавательница немецкого. На самом первом занятии у них случился серьезный конфликт, и оскорбленная «немка» поставили себе целью выдавить Ивана из вуза. Учился парень по всем предметам хорошо, да и немецкий знал не хуже остальных в группе, но получал от нее исключительно придирки и двойки. Дело явно шло к несдаче экзамена, провалу сессии и вылету из института.

И вот тут надо отметить, что получение диплома было для Ивана вещью суперважной. На диплом он был «сверхмотивирован». Сам он из простой семьи, живущей в рабочем квартале. Детство прошло в уличных драках, учителя махнули на хулиганистого парня рукой, не веря в его будущее. А ему хотелось всем вокруг доказать, что он не такой дуралей, драчун и тупой качок, каким его все окружающие себе представляют. Доказать всем, что он — человек, что он может это сделать — поступить в вуз и получить высшее образование. Это буквально стало целью его жизни. И потому поступление в институт, преодоление конкурса явилось для него предметом гордости и первой ступенью в системе доказательств. Сорваться теперь с этой ступени означало подтвердить всему миру собственную несостоятельность и веру окружающих в его ничтожность: «Ну, мы же говорили!..» Иван ради учебы даже в комсомол вступил, хотя всю жизнь ненавидел эту организацию.

Он во что бы то ни стало должен был удержаться в институте!

А тут эта «немка», которая явно несправедливо ведет дело к его выживанию из вуза. Гроздья гнева, лохмотья ненависти, куски ярости бурлили в волнах возмущения, кипя и клокоча в котле его раскаленной