сомнения не вызывает. Скопируют, будьте уверены. Но даст ли это вам личное бессмертие? На этот вопрос я уже отвечал в упомянутой книге, но неясностей у людей все равно полно. Эта проблема станет, видимо, самым главным вопросом ближайшего будущего. И неудивительно, что именно этот вопрос всплыл в салоне машины, пока мой джип пробирался по Коровинскому шоссе в сторону «чистилища» — этого Лифта времени, отправляющего человеческие тела в будущее в надежде на воскрешение.
— Ну конечно, при условии точного копирования бессмертие возможно! — воскликнула Валерия.
— Откуда это следует? — задал я вопрос, выворачивая на МКАД.
— Как откуда? Если удастся сделать мою точную копию… Даже не мою, а моего мозга…
— Стоп! Начнем с того, что точной копии не получится, поскольку мы живем в квантовом мире, то есть в мире, которому имманентно присуща неопределенность. Поэтому скажем так: сделаем копию с точностью до неопределенности. И будем считать, то эта точность технически удовлетворительна для полной передачи функций и особенностей личности. Итак, мы скопировали человека — родная мать не отличит! И что?
— Как что? Если меня скопируют, я буду жить в копии, которая станет думать, как я, знать все, что знаю я, реагировать так, как реагирую я. И если никакими способами копию нельзя отличить от оригинала, это значит, что копия — я.
— Есть такой способ, — сказал я.
— Какой? Если копия неотличима от оригинала, что нам мешает назвать ее оригиналом?
— Повторяю, есть один способ отличить копию от оригинала. Но он не внешний. Здесь мы должны отойти от объективизма и позитивизма, присущих европейской науке, и, собственно говоря, сделавших науку наукой. Мы, трансгуманисты, базируемся на науке. Но забываем о том, что есть в ней, помимо объективизма, еще и субъективизм. Он появился там недавно, в XX веке.
— Что вы имеете в виду?
— Влияние наблюдателя. Это квантовые дела, как вы помните… Но они из мира квантов «добивают» до нашего мира «больших твердых тел». Короче говоря, допустим, копия столь хороша, что ни один внешний наблюдатель, вооруженный любой аппаратурой, никогда не отличит эту копию от оригинала. Мы имеем два оригинала. Но один способ найти отличия все равно остается.
— Какой?
— Этот способ — я. Внутренний наблюдатель. Мое самосознание или сознание, уж не знаю, есть ли смысловое различие между этими словами… Знаете, Валерия, мне совершенно наплевать вон на того мужика. — Я показал пальцем на стоящего у обочины пожилого дядьку, похожего своей смуглостью на испанца или даже индейца откуда-нибудь из Южной или Центральной Америки. Что он делал тут, на обочине скоростной дороги, за железным барьером? Чего ждал? — Мне совершенно наплевать на то, похож он на меня или нет, так же он реагирует, как я, или нет, является он моей копией или приехал гастарбайтничать из южных стран. Потому что я в любом случае остаюсь здесь, на кожаном кресле моей машины. И если вы мне предложите умереть, тот факт, что моя копия останется жить, меня нисколько не утешит.
— Почему? Ведь это будете практически вы. У него будет ваша память, ваши чувства.
— Не мои. А идентичные моим. Потому что я не смотрю из двух голов четырьмя глазами. Я всегда здесь. У меня есть только мое тело. А моя копия смотрит на мир из своего тела. И когда я умру, я не очнусь в его теле, а уйду безвозвратно.
— Отчего же не очнетесь? — не поняла Валерия. — Вы боитесь прерваться смертью? Но ведь и сейчас ваше сознание тоже прерывно! Вы умираете каждую ночь, а утром воскресаете. Человек может лежать в коме, а потом очнуться. И это будет все равно он.
— Вы не поняли. В случае со сном или комой есть непрерывность тела.
— А к чему в вашем теле привязано ваше «Я»? Если вам отрежут ногу, это будете вы?
Я принял вправо и быстро взлетел с кольцевой к Ленинградскому шоссе:
— На этот вопрос существует два ответа. Некоторые граждане любят отвечать на него так: все в человеке влияет на его личность. И даже потеря ноги необратимо изменит психику — человек станет другим. Но поскольку это будет непрерывный процесс, причем происходящий с ним самим, он может этих перемен изнутри себя и не заметить. Но я предпочитаю другой ответ: нет, моя личность от моих ног не зависит. И от рук тоже…
— Значит, мозг?
— Значит, мозг.
— А к чему в вашем мозгу привязана ваша личность? К нейромедиаторам, клеткам, аксонам, нейронам, отделам, коре, подкорке?..
Я задумался. В этот час на Ленинградке было немного машин, и удавалось держать приличную скорость. Значит, совсем скоро случится Зеленоград и поворот налево у стелы…
— Личность относится ко всему комплексу сразу. Если в моей голове заменить пару клеток мозга искусственным клетками с теми же функциями, я не замечу и останусь собой. Это как замок из кубиков. Можно менять кубики и постепенно заменить их все — сооружение останется. Личность — это замок из кубиков и блоков. Можно менять блоки постепенно и аккуратно. Тогда личность сохранится. А если смахнуть весь замок и на его месте построить другой — пусть даже точную копию, личность будет уничтожена, перескока сознания не произойдет. Потому что нечему перескакивать. Сознание есть кажимость.
— Чья? — Виктория задала верный вопрос.
— Моя.
— Почему? Ведь если будет точная копия… Нам скоро налево и потом прямо через весь Зеленоград.
— Хочу внести поправку, — я включил поворотник, и он успокаивающе затикал зеленым глазом. — Я употребил слово «личность» как синоним сознания. Это не совсем правильно. Личность — это то, что отличает одну особь от другой. Ментальные и физиологические различия между людьми. А вот сознание, разум — это и есть инструмент для самоосознания себя. Это мое «Я». Именно оно нас интересует. Оно, а не личность. Личность можно скопировать. Меня — нет. «Я» — это, строго говоря, не моя личность. Или не совсем моя личность, хотя в быту мы используем эти слова как синонимы. Один замок из кубиков может отличаться от другого замка из кубиков. Их различия — это и есть «личность» замка. Но если мы снесем кубики моего личного замка, а на месте катастрофы построим точную копию замка — даже из тех же самых кубиков! — личность будет восстановлена, и у нее даже будет сознание. Но Меня там уже не будет. Там будет моя копия. Потому что мое «Я» — это здесь и сейчас. Сознание завязано на материю, время и пространство. Нарушьте любую из трех завязок, и вы убьете конкретное сознание. И если оно настолько развито, что может себя осознавать, оно будет протестовать.
Человеческое «Я» можно постепенно разрушать, вытаскивая кубики, — один участок мозга отключили, другой… Человек забыл существительные, потерял способность к творческому мышлению, профессиональные навыки, долговременную память, стал реагировать по-другому — более раздраженно. Личность можно деформировать и разбирать до полной потери «Я». А если потом обратно включать выключенные блоки мозга, «Я» восстановится. Однако мне кажется, даже при постепенном отключении блоков все равно будет долго сохраняться нечто, что осознает себя как «Я». И это «Я» не связано ни с моментами биографии, ни вообще с долговременной памятью. Известны ведь случаи амнезии — полной потери памяти. Я могу в один прекрасный день проснуться и забыть, кто я. Не буду помнить, что я — Александр Никонов, забуду биографию, потеряю навыки… Но все равно буду знать, что я — это я, просто фамилию забыл. Мы же иногда что-то забываем, не правда ли? Ну, а тут фамилию запамятовал… Но ведь «Я»-то при этом не изменился. И здесь возникает важный вопрос: а что такое «Я»?..
— Возле магазина остановите, — прервала мои рассуждения Валерия. — Купим что-нибудь поесть.
Я снова вернулся в реальность и вспомнил, куда мы едем. Тут же зримо представил себе мрачное помещение с замороженными трупами и почему-то вспомнил старый советский фильм с участием юного Табакова, который играл молодого оперативника-практиканта, пришедшего работать в уголовный розыск. Его послали в морг на опознание трупа; трупов юноша боялся, а первое, что увидел, придя в морг, — жующего бутерброды старика-хранителя. Юному Табакову поплохело… Вопрос Валерии о еде, вернувший меня в реальность, заставил вспомнить, что ко всему привычные работники моргов спокойно кушают бутерброды прямо на службе. И что я — отнюдь не работник морга…
