В тюрьме я был изолирован от других арестованных, но на прогулке арестованных корпуса, где я сидел, мне приходилось через открытое окно разговаривать с другими, а также и через дверь камеры. В этом корпусе были также Виктор Вцисло, по кличке «Кмициц», Ян Целинский - кл. «Здзислав», сидевший за убийство шпиона в Варшаве, еврей Барт и другой еврей тоже из Варшавы за принадлежность к ПСП революционной фракции. Равным образом я забыл и фамилию всегда гулявшего с ним члена с.-д. Польши и Литвы, был с нами член ПСП революционной фракции крестьянин из-под Ченстохова по фамилии Курса, кличка «Дендек», который всегда был в кружке по раздаче обеда, ужина, кипятку и уборке, а также один из гор. Лодзи из группы «революционеров-мстителей» по фамилии Доброшевский. С этими лицами я стал вести разговоры о моей жизни и всем том, что только мне было известно из тайн охраны. Все эти сведения я им передал.
Мое здоровье тогда стало снова ухудшаться, стали портиться легкие, и казалось, уже приближается конец жизни. Неожиданно в камеру ко мне явились начальник тюрьмы и тов. прокурора, которые заявили, что я свободен. Ввиду болезни они предложили оставаться в тюремной больнице. От кого исходило мое освобождение, они мне ничего не сказали. {452} Я попросил принести мои вещи (одежду) и, одевшись, в коридоре через дверь камеры распрощался с Бартом. Тюремные надзиратели не позволили мне ни с кем больше разговаривать, и я сейчас же ушел в канцелярию тюрьмы. Я попросил, чтобы меня на подводе свезли в больницу, но начальник распорядился отправить меня в полицейский участок, а они должны были отправить в больницу. В участке справились по телефону о принятии меня в больницу на излечение, откуда ответили, что нет мест.
Ввиду этого я просил отправить меня в Москву. От полицеймейстера принесли мне временное удостоверение личности, билет на проезд в Москву и десять рублей, после чего на извозчике отвезли на вокзал к поезду. В вагоне поезда освободили от пассажиров одну скамейку, где я лег и приехал в Москву. Я знал, что Варшавское охранное отделение переведено в Москву. Я поехал туда, так как у меня не было денег и паспорта. Начальство в охране было уже новое, но многие чиновники и служащие были те же. Я просил дать мне паспорт и поместить в больницу. Однако, ввиду переполнения последних ранеными солдатами, места не находилось, и мне пришлось несколько дней пролежать в охране. За это время они узнали, что я в тюрьме в Орле пытался вызвать судебное дело, чтобы облегчить участь некоторых арестованных, которые сидели по моим показаниям. Узнав об этом, они сказали мне: «Если вы дальше будете затевать волынку в этом деле, то мы возбудим против вас те дела, по которым у нас имеются данные об участии вашем в террористических актах, но судом по ним не привлекались».
За эти несколько дней, что я лежал в охране, однажды, разговаривая с кем-то из служащих, я сказал, указывая на ящики с делами охраны, которые были вывезены из Варшавы, что если бы в этом доме вспыхнул пожар, то все дела эти улетели бы вместе с дымом. Человек этот доложил начальнику охраны, что я хочу поджечь охрану. Начальник выбежал ко мне с криком, но я назвал дураком того, кто сказал ему это и объяснил, что разговор у нас был, но я не собирался поджигать охрану. {453}
В это время я узнал, что в Москве есть больница для беженцев, и просил поместить меня туда. Там я пролежал несколько дней, но уход и лечение в этой больнице были плачевны. Там же я узнал, что в Петрограде есть много больниц, и там хорошо лечат. Я решил уехать лечиться в Петроград. Прибыв туда и не имея ни средств, ни знакомств, я узнал на вокзале, где находится петроградская охрана, и, хотя это было мне крайне неприятно, в трамвае поехал туда. В дежурной канцелярии просил доложить обо мне начальнику охраны, которым был бывший начальник варшавской охраны Глобачев.
Меня повели через двор дома во флигель по лестнице и ввели меня в обширный кабинет. Вышел жандармский офицер и спросил, что я хочу. Я ответил, что мне необходим паспорт, и просил поместить меня в больницу, а также дать денег. Офицер этот ушел. Минут через десять вернулся и сказал, что паспорт приготовят через несколько времени на желательную мне фамилию. На это я ответил, что чужим именем пользоваться не желаю и хочу паспорт по той фамилии, по которой я родился и по тому же месту рождения. Относительно больницы он назвал мне городские больницы и сказал, чтобы сам поехал в одну из них. Он дал мне сорок рублей и заявил, что паспорт получу лишь через некоторое время. Начальника охраны я тогда не видел и предполагаю, что он боялся выйти ко мне.
Будучи очень слабым, я сел на извозчика и просил его свезти меня в больницу Марии Магдалины. Там меня сейчас же приняли и положили на излечение во второй барак. Вскоре я просил доктора выписать меня из больницы. Я хотел уехать на юг, имея в виду сухой климат.
После долгого колебания он выписал меня, и я уехал в Одессу, Там я узнал, что в Одессе есть польский комитет для беженцев по Польской улице, и я направился туда. Меня направили в дом, снятый для беженцев, к одному семейству. Там было очень сыро и холодно. Кажется, на третий день, я уехал в новую городскую больницу. Там меня приняли и положили в отделение нервнобольных. Как мне помнится, лежал я довольно долго, а затем выхлопотал билет через Киев в {454} Петроград. В Киеве мне стало настолько худо, что дальше ехать я был не в силах и направился в киевскую городскую больницу. Там я пролежал довольно долго, а затем уехал в Петроград.
В Петрограде я снова направился на излечение в городскую больницу Марии Магдалины, где меня положили, как и первый раз, во 2-е отделение. На этот раз я лежал довольно долго. Потом меня, как хронически больного, перевезли на излечение в Покровскую общину.
Из Покровской общины я написал письмо начальнику Петроградского охранного отделения с просьбой прислать мне паспорт, и через некоторое время после этого ко мне пришел околоточный надзиратель, который протокольно снял с меня допрос, кто я, и все с моего рождения. Через некоторое время я получил паспорт на свое имя. Из Покровской общины меня, как неизлечимого больного, перевели в богадельню. Затем я лежал на излечении в Петропавловской больнице, а, наконец, долгое время лежал после октябрьского переворота в больнице Петра Великого, где заболел сыпным тифом.
Так как я почувствовал себя в силе начать работу, хотя и не тяжелую, то, прежде чем выписаться из больницы, решил найти место. После октябрьского переворота написал заявление в военную секцию Смольного института с просьбой принять меня на службу, чтобы своим трудом я мог принести помощь скорбящим, так как это желание всей моей жизни и чтобы в это время мог учиться медицине. Из Смольного меня направили в Главное военно-санитарное управление на Караванной улице. Там меня зачислили на службу в Красный Крест Красной армии. Я получил назначение санитаром на военно-санитарный поезд №33 -А по перевозке больных и раненых красноармейцев по разным городам России.
Один раз за больными и ранеными нам пришлось поехать в Ригу и стать поездом на станции Рига - Берег. В это время от Риги не так далеко был фронт. Белогвардейские аэропланы стали кружиться над городом. По одному из них, который летел над станцией и метал гранаты, я и каптенар-{455}мус поезда Иван Осипович Тарасюк стали стрелять из винтовок, но было слишком высоко.
В одно время, когда шли бои на Польском фронте, наш поезд получил назначение туда, где мы и пробыли два с половиной месяца. Под конец нашей работы по Польскому фронту наш поезд ушел на Витебск в Коростень Волынской губернии за тифозно-больными красноармейцами. Нагрузив поезд тифозно- больными, как только было возможно, мы уехали в Витебск. Так как лазареты в Витебске были переполнены, то нам с больными пришлось стоять несколько дней на запасном пути, и почти вся команда поезда заболела тифом. Я заболел возвратным тифом и слег, когда у меня температура была уже 39,8°. За это время часть поезда мы уже разгрузили, и теперь сами легли на их места. Во время нашей болезни мы все время лежали в поезде, и за это время поезд после разгрузки больных опять ушел за больными в Гомель. Нас заменила ввиду болезни гомельская санитарная команда, которая и проводила поезд из Гомеля в Витебск, но и из этой команды половина заболела тифом.
При отправке нашего поезда из Витебска в Петроград часть команды поправилась. Мы могли ухаживать друг за другом. Вскоре я был переведен на службу на санитарный поезд № 16, на котором два раза пришлось возить германских пленных за границу, в Нарву (Эстония), а оттуда мы возили наших пленных, возвращающихся из-за границы из Германии. В конце своей службы в Красной армии я был переведен на военно-санитарный поезд № 2, с которого в начале 1921 года по праву о демобилизации армии был отпущен в бессрочный отпуск. Военно-санитарным поездом № 2 мы также отвозили германских пленных за границу, в Нарву.
После освобождения меня от военной службы я сейчас же поступил на службу к уполномоченному Петрогубкоммуны по закупке лошадей для сельскохозяйственных работ, с которым и уехал на Кавказ в Екатеринодар; оттуда с закупленными им лошадьми мы в июне месяце 1921 г. вернулись в Петроград. В
