Авраам Линкольн Охотник на вампиров

который тогда никто не смог бы себе представить.

Нэнси Хэнкс была светлой, спокойной и умелой женщиной, всегда умела найти «правильный путь» для слов, которые произносила (но при этом разговаривала редко, потому как в присутствии малознакомых людей испытывала застенчивость). Она была грамотной, даже получила официальное образование, чего никогда не будет у ее сына. Находчивая женщина — хотя доставка книг в дикие края Кентукки была непростым делом, ей всегда удавалось иметь под рукой купленный впрок или взятый на время том, в который она погружалась при первой возможности. Когда Эйб превзошел младенческий возраст, она стала читать и ему — все, что оказалось в руках: «Кандид» Вольтера, «Робинзон Крузо» Дефо, поэзию Китса и Байрона. Но больше всего маленький Авраам полюбил Библию. Малыш просто сидел у нее на коленях, крайне взволнованный более чем просто историями из Ветхого Завета: о Давиде и Голиафе, о Ноевом ковчеге, о Чуме Египетской. Особенно очарован он был историей Иова, честного человека, лишенного всего, познавшего проклятия, горе и предательство, однако не переставшего любить и почитать Бога. «Он мог бы стать священником», — писал о нем в предвыборной статье друг его детства. — «Если бы жизнь была добрее к нему» .

Ферма Ноб Крик по меркам нулевых годов девятнадцатого века была обыкновенным местом, едва пригодным для жизни. Весной частые ливни с грозами переполняли ручей, и зерновые поля заливало водой по пояс. Зимой же, в пейзаже, покрытом во все возможные холодные цвета, истощенные морозом деревья звенели на ветру ледяными пальцами. Именно здесь Эйб получил множество из своих самых ранних воспоминаний: как бежал вслед за старшей сестрой Сарой по роще синих дубов и гикориев; как вцепился в гриву пони на летней прогулке; как вместе с отцом колол дрова маленьким топориком. И именно тогда произошла первая из множества страшных потерь в его жизни.

Когда Эйбу было три, Нэнси Линкольн родила мальчика, названного Томасом, в честь отца. Два сына — это двойное благословление для жителя пограничных территорий, и старший Томас, без сомнения, не мог дождаться дня, когда сыновья станут достаточно крепкими и разделят его тяжкий труд. Но мечты были не долгими. Ребенок умер, прожив один месяц. Эйб напишет спустя почти двенадцать лет, не зная, что в будущем сам потеряет двух сыновей.

Что касается постигшего нас горя, сам я этого не помню. Я был слишком мал, чтобы осознать всю его глубину и безысходность. Однако, я никогда не забуду мучения отца и матери. Пытаться описать это было бы самонадеянностью с моей стороны. Такие страдания, что слов здесь явно недостаточно. Полагаю, от подобного мучения человек никогда больше не может оправиться. Смерть среди нас.

Невозможно узнать, почему умер Томас Линкольн-мл. Существуют версии о пневмонии, обезвоживании, еще упоминается дистрофия. Врожденные и хромосомные отклонения находились еще в целом столетии от способа их диагностики. При самых лучших бытовых условиях в начале нулевых годов девятнадцатого века детская смертность составляла около 10 процентов.

Старший Томас сколотил маленький гроб и похоронил своего сына рядом с хижиной. Не осталось никакой метки, обозначившей могилу. Нэнси нашла силы взять себя в руки и сосредоточиться на оставшихся в живых детях — особенно на Эйбе. Она поощряла его ненасытное любопытство, его врожденную страсть к познанию, от выдумки до точных имен и фактов, а после к повторению их снова и снова. Несмотря на возражения мужа, она приступила к обучению Эйба чтению и письму раньше, чем тому исполнилось пять. «Отец не видел проку в книгах », — запишет он годы спустя. — «Кроме как растапливать ими печь, если дрова отсырели». Нэнси Линкольн всегда знала, что ее сын особенный, хоть об этом и не осталось достоверных воспоминаний. Она была убеждена, что он достоин лучшей доли, чем она или ее муж.

Старая Камберлендская дорога шла через ферму Ноб Крик. Это был широкий тракт, главный путь сообщения между Луисвиллем и Нэшвиллом, и каждый день обильно использовалась в обе стороны. Пятилетний Эйб часто сидел на изгороди по несколько часов, веселясь от вида медлительных водителей фургонов, бесконечно поносящих мулов, или махая рукой почтальонам, галопом несущихся на конях. Случалось ему видеть и рабов, которых везли на торги.

Я вспоминаю запряженную лошадьми повозку, полную негров. Их было несколько человек. Все женщины разного возраста. Они были… скованны по запястьям, связаны цепями между собой и сидели в повозке на скамье, лишенные даже такой мелочи, как горка соломы, чтобы не так ощущать ухабы, или одеяла, чтобы укрыться от холодного зимнего ветра. Погонщики, однако, сидели впереди на мягкой скамье, одетые в одежду из шерсти. Я встретился глазами с самой юной из них негритянкой — девочкой примерно одного со мной возраста. Пяти или шести лет. Признаюсь, что не смог смотреть на нее больше одного мгновения и отвернулся, так печально было ее лицо».

Как баптист, Томас Линкольн придерживался мнения, что рабство есть тяжкий грех. Это была значительная часть из того немногого, чем он помог в становлении характера сына.

Ноб Крик стала местом, где путешествующие по Старой Камберлендской дороге могли переночевать. Сара обустраивала ночлег в одной из построек (на ферме были хижина, сарай и амбар), а Нэнси готовила горячую пищу после заката. Линкольны никогда не брали платы за приют, хотя большинство все-таки вносили пожертвования, либо деньгами, либо, гораздо чаще, товарами, такими, как зерно, сахар или табак. После ужина женщины сразу уходили, а мужчины делали по вечернему глотку виски и закуривали трубки. Эйб, не в силах заснуть, лежал в кровати на чердаке, слушая, как отец угощает гостей из своих, казалось, неистощимых закромов историй, захватывающих приключений времен первых поселенцев и Войны за Независимость, смешных анекдотов и баек, а также правдивых (или частично правдивых) рассказов о его собственных странствиях.

У отца было много недостатков, но здесь он был мастер. Ночь за ночью, я поражался его властью над застывшими в восхищении слушателями. Он рассказывал красочно, с обилием деталей, и в дальнейшем человек мог бы поклясться, что видел это собственными глазами, а не услышал где-то. Я… редко засыпал до полуночи, пытаясь запомнить каждое слово, а потом пытался в той же манере пересказать историю друзьям.

Как и его отец, Эйб обладал даром настоящего рассказчика и, со временем, вырос в такого же мастера. Его способность к живому общению — дар выделять в сухом остатке из обширного комплекса проблем простую, красочную байку — была мощнейшим козырем в его дальнейшей политической жизни.

Путники и сами только ждали случая, чтобы поделиться вестями из внешнего мира. Большинство просто пересказывали статьи из Луисвилльских или Нэшвилльских газет, или повторяли сплетни, услышанные в дороге. «Монотонный бубнеж, как одни и те же пьяницы валятся в одну и ту же канаву — по три раза в неделю тремя разными голосами ». Однако бывали и путешественники, которые рассказывали истории иного сорта. Эйб навсегда запомнил, как однажды ночью трясся под одеялом, слушая рассказ одного французского эмигранта о безумии, охватившем Париж в 1780-м году.

Люди назвали его la ville de smorts, говорил француз. Городом Смерти. Каждую ночь были слышны крики, а каждое утро на улицах находили бледные, с вытаращенными глазами тела, или вылавливали их, распухшими, из каналов, вода в которых становилась красной. Главным образом, это были мужчины, женщины и дети. Несчастные жертвы ничто между собой не связывало, кроме бедности, и во всей Франции не было человека, который сомневался бы в том, как назвать таких убийц. Это были les vampires! сказал он, мы видели их собственными глазами! Вампиры, сказал он нам, были «тихим проклятием» Парижа на протяжении веков. Но теперь, со всем этим голодом и болезнями… так много этих несчастных нищих распихано по трущобам… и наглость их растет каждый день. И голод. А Луи ничего не сделал! Он и его аристократы- pompeux ничего не сделали, в то время, как вампиры делали из его умирающих подданных деликатесы, все это продолжалось до тех пор, пока подданные не перестали понимать всю государственную