Но не под силу и ему Поверх ярма навьючить грузы, Что переполнили суму Житейской тягостной обузы. А потому, покой храня, Минуя пни и буераки, Перескочу к «повестке дня»…. Да лих, и тут-то западня Или возня открытой драки. Сказать по правде, не чинясь, Ведь перепашет разве трактор То месиво, ту гниль, ту грязь, Что стряпает «из грязи князь» – Для переводчика редактор. Таков-то здесь А. А. Смирнов, – «Желанием честей размучен», Хоть в диалектике и нов, – И хоть учен, да мало учен. Срамит меня под старость лет Мозглявый этакий молодчик: В издательстве я не поэт, А заурядный переводчик. Здесь говорят: мой слог тяжел, Изящной Щепкиной не пара («Дух века вот куда зашел!»): Я ловкости не приобрел Смягчать Петрарку и Ронсара. Я не поэт – ну что ж? О том Я не печалился б нимало, Когда б уж заодно, гуртом Мой толстый «юбилейный» том Редакция не прижимала. Обидно толстяку худеть, Осанистому – молодиться… Куда ж себя, свой пыл мне деть? Тут кровь моя, а не водица! «Тебе пора бы на покой, Вот – редактируй Теплякова». Да, знаем мы, покой какой: Согнет дугой, пошлет с клюкой… «Пообожди годок-другой До договора: не Благой, Потерпишь малост <так>, что ж такого?» Хоть в ней намек, а сказка – ложь, Был разговор таков не сплошь, Но суть правдива и в намеке; Для книг – закон: вынь да положь, Тогда пойдут рубли и сроки. Пусть это временный указ (Меня утешил Петр Иваныч), – О нем я, не смыкая глаз, Порой боюсь подумать на ночь: Тут времени подпал точь-в-точь Мой Боратынский, мой Евгений – И от меня уходит прочь В недосягаемую ночь Его печальный, мудрый гений. Нет, право – без элегий в дрожь Вогнать бы мысль могла простая: И матерьял, и план хорош, Да ненароком глядь – помрешь, И пропадет все ни за грош, – Так тут-то вот и запятая. Такие думы – ну, хоть брось! – Способны лошадь огорошить; Да мой ямщик кричит: «Небось!» И, помня русское авось, Бодрится подставная лошадь. И, к цели сладостной влеком
