здешней вполне отдышавший И в звучных, глубоких отзывах сполна Всё дольнее долу отдавший? Не о таком ли освобождении своем свидетельствует Боратынский? –
Болящий дух врачует песнопенье. Гармонии таинственная власть Тяжелое искупит заблужденье И укротит бушующую страсть. Душа певца, согласно излитая, Разрешена от всех своих скорбей; И чистоту поэзия святая, И мир отдаст причастнице своей. Здесь – вера в актуальное могущество искусства (болящий дух врачует, искупит заблужденье, укротит страсть) и вера – для себя, а рядом – для другого. Ср. пьесы: «Благословен святое возвестивший»; «На посев леса» (конец); «О мысль, тебе удел цветка». – Для Боратынского поэзия сама по себе есть согласное излияние души . Она может быть излита и при помощи певучей силы: песнопенье; ср.: «…голос мой незвонок» («Мой дар убог…»); ср.: «Бывало, отрок, звонким кликом…»; «Когда твой голос, о поэт, смерть в высших звуках остановит» (о Лермонтове). Может быть излита душа и при помощи силы творящей, живописующей:
Глубокий взор вперив на камень, Художник нимфу в нем прозрел <…>
Неторопливый, постепенный Резец с богини сокровенной Кору снимает за корой. («Скульптор»)
Но для него, для Боратынского» поэт по преимуществу художник слова ; силами, данными ему, прежде всего силами мысли познающий – тяжко и трудно – тайну и о ней рассказывающий:
Всё мысль да мысль! Художник бедный слова, О жрец ее!.. Он готов завидовать художникам – кумиротворцам и – певцам:
Резец, орган! Кисть! Счастлив, кто влеком К ним, чувственным, за грань их не вступая. Для поэта слова перед мыслью – «как пред нагим мечом» – «бледнеет жизнь земная». – И одна «забота земная» остается для него – «сына фантазии», для него – «привычного гостя» на пире «неосязаемых властей». Но этой заботе дает «исполинский вид» только мечта поэта:
Коснися облака нетрепетной рукою – Исчезнет; а за ним опять перед тобою Обители духов откроются врата. («Толпе тревожный день приветен…»)
Как врата эти откроются для поэта? Поэт – пророк – «не в людском шуму» –
В немотствующей пустыне Обретает свет высок. («Бокал»)
Но пророк должен идти к людям («Символизм имеет дело с человеком») — и Боратынский жаждет «слушателя»:
Я дни извел, стучась к людским сердцам.
