Постепенно снова стали разговаривать. Вымученно успокаивали друг друга, уверяли в хорошем друг к другу отношении. Ангелина несколько раз повторила, что ей нужно подумать, что она вот так сразу не может… Меня подмывало спросить, что она не может – дать согласие выйти замуж, или заняться сексом, или поцеловаться?… Хотелось остановиться и, зажмурившись, чтобы не увидеть снова того ее взгляда, сжать в объятиях и начать мять ее губы своими, чмокать в щеки, лоб, шею, глаза.
Но я сидел смирно, держался двумя руками за руль, смотрел на дорогу и видел себя со стороны.
Вот тридцатислишнимлетний мужчина. Немного грузноватый, с неглубокими, но уже заметными залысинами, синеватыми щеками, волосатыми фалангами пальцев, с капельками пота над верхней губой… Взрослый мужчина, сказавший о своей любви и получивший, голосом, мягкий и непрямой отказ, а взглядом – ожог… И вот он везет любимую, но на самом-то деле почти неизвестную ему женщину к ее дому. Что там, возле стальной двери подъезда, произойдет? Не исключено, что и прощание навсегда. Она скажет: «Давай не будем больше общаться. Ты не тот человек, с которым я хочу быть. И вообще ты мне отвратителен, на самом-то деле. Твои губы, залысины, щеки, капельки пота», – и в этом не будет ничего удивительного. Что нас связывает? Что было? Несколько встреч, несколько разговоров, совпадение некоторых интересов, огоньки взаимной симпатии…
Я готов был расхохотаться над собой, со всей силы садануть по рулю… Идиотское положение. Накинуться на нее и целовать не позволяло сознание, что я не быдло какое-то, не животное; доказывать снова и снова, что я действительно ее люблю и она будет со мной счастлива, казалось глупым и бесполезным, унизящем и меня и ее.
Сгорбившись, крепко сжимая руль, уставившись в лобовое стекло, я сидел на водительском месте, а рядом, справа, в нескольких сантиметрах, была Ангелина. Тоненькое, теплое, дорогое мне существо. Она молчала, но я слышал ее желание: «Скорей бы доехать. Скорей доехать и выскочить отсюда».
Наверняка я бы все-таки ее додавил. («Додавил» – слово сильное, но я его тогда повторял постоянно, убеждая себя: нужно быть решительней, смелей, и это поможет.) Да, я бы убедил ее быть со мной. Женщине реально внушить, что иначе никак. По крайней мере, так мне сейчас кажется.
В тот же вечер, вернувшись из Сергиева Посада, выпив, я долго ругал себя, клялся, что завтра обязательно встречусь с ней – да, буду ждать у дверей! – и тогда… Короче, сделаю так, что она поймет – только я могу быть ее мужчиной. Только я!..
Но назавтра мне сообщили, что в понедельник я должен лететь в Иркутск. Командировка.
И хоть вылет был лишь через два дня, и впереди были выходные, я как-то сразу сник, вся накопленная накануне за бутылкой решимость улетучилась. Ведь как? – допустим, в пятницу она соглашается связать со мной жизнь, а в понедельник я сваливаю за тридевять земель на три дня… Ч-черт!.. Но как-то подсознательно, где-то глубоко внутри, я был рад этому, довольно все-таки сомнительному, поводу не идти к подъезду Ангелининого дома, не предпринимать решительных мер.
Все выходные сидел дома, глотал водку, слушал музыку, мучился, ждал, когда поеду в аэропорт, старался представить, какой он, Иркутск, что там может быть интересного.
Вспомнил, что откуда-то оттуда родом Свечин. Позвонил ему.
– Да нет, – забубнил тот, – я жил западнее почти на тыщу километров. Но в Иркутске бывал, конечно.
– И что там посмотреть? – Я вообще был рад поговорить не об Ангелине.
– Ну, так… Музей там есть… центр так ничего, дома деревянные… Я и не помню уже, десять лет прошло, даже больше.
– Понятно. Значит, ничего не можешь посоветовать…
– Могу адрес дать друзей моих. Нормальные ребята, я у них вписывался много раз. Таня и Олег, сибирские хиппи. Покажут, расскажут.
Я хотел отказаться – с какой стати буду навязываться незнакомым людям, которые вполне могли Свечина и не помнить. Но подумал, представил, что трое суток буду один, и согласился:
– Давай… А ты давно с ними общался?
– Года два назад списывался по электронке, но потом что-то у них она перестала работать.
– Хм… Может, их уже там нет?
– Да вряд ли. Просто лень, наверно… Что, давать адрес?
– А телефон?
– Нет. Там не во всех квартирах телефоны.
– Мобильник?
– Мобильник – тем более… Вот, записывай, короче: бульвар Постышева, дом…
Поздним вечером в воскресенье, побритый и умытый, но умирающий с похмелья, я ехал в Домодедово. В зоне посадки купил фляжку коньяка, выпил почти залпом. Все пять часов в самолете спал, даже пропустил кормежку. И в Иркутске по трапу сошел уже вполне бодрым, готовым к делам.
Поселился по броне в гостинице «Иркутск», на которой, видимо, еще с советских времен красовалось притягательное слово «Интурист».
В течение дня я вел переговоры и неожиданно легко добился подписи партнеров в том варианте договора, который предложило наше агентство. Вечер и следующие два дня были совершенно свободны.
Погуляв по магистрали Иркутска – улице Карла Маркса, вдоволь насмотревшись на Ангару, которая оказалась совсем не такой, какой представлялась раньше, по книгам Распутина (у него – неудержимая, полноводная, а в реальности вялая и мелкая даже сейчас, в период таяния льда), я купил в киоске карту города, нашел бульвар Постышева, на котором жили друзья Свечина.
Бульвар обнаружился далековато от центра – добираться туда было поздно. Решил ехать завтра. Конечно, чувствовал неловкость за неожиданный визит к незнакомым людям, но желание познакомиться с местными было сильнее. (Знакомство с участниками переговоров я ценным не считал – обычные, не очень крупные коммеры, ограничившиеся после заключения переговоров лишь фужером шампанского и довольными улыбками, обнажавшими желтоватые зубы.)
Не зная, чем занять себя до сна, пришел в гостиницу, снял в номере куртку и спустился в холл.
Гуляя по городу, я выпил две бутылки пива, потом поел с водкой в ресторанчике «Моне», но все еще был более-менее трезв, и хотелось продолжить. Но не просто выпивать и закусывать, а с каким-нибудь развлечением…
На диване рядом со входом сидел охранник, на охранника, впрочем, совсем непохожий – по виду уже старик-пенсионер. Этакий уставший, непригодный к выполнению своих обязанностей швейцар.
Потомившись в одиноком брожении, поприслушавшись к отдаленным звукам ресторанной жизни – звону посуды, возбужденным голосам, – к которой не тянуло (что там? – столик, рюмка водки, чужие люди вокруг), я подсел к старику. Решил узнать, как здесь можно достойно провести пару часов.
Первым делом, естественно, приветливо произнес:
– Добрый вечер.
– Да какой он добрый, – поморщился тот. – Ох, голова как болит…
– Погода?
– Да какая погода… Внучата замучили.
Так, какой-никакой, а завязывался разговор. И я спросил:
– А что такое?
– Да хулиганют все, балуются.
– Понятно… А сколько им?
– Лет? Да старшему двадцать, а младшему шестнадцать доходит.
Мне становилось все веселее.
– Это не внучата уже, а целые внуки.
– Ох-х, и не знаю, что с ними делать. Жизни совсем не дают. Вот и болит голова, что не знаю, куда деть их. Бандюги.
– А родители что?
– Да что родители, – престарелый охранник снова поморщился. – Родителям, им так же, как мне…
