двигался потоками. Теперь же, наверняка из-за большого количества недавно приехавших, правила эти разрушились. Хаоса стало больше, столкновения чаще. То и дело слышались возмущенные выкрики: «Куда ты прешь?! Пропусти!.. Стой справа, проходи слева!..»
Как-то, уже поздней осенью, я оказался на Цветном бульваре. Вышел из метро и направился, помню, в сторону Садового кольца. И тут навстречу повалила толпа энергичных, возбужденных парней. Нерусских. Кавказцы, монголоиды, таджики… Они катились по тротуару, по проезжей части, не обращая внимания на машины, перепрыгивали через ограду бульвара.
От неожиданности я аж в стену влип, в мозгу ударило: «Ну вот, началось». Так могли идти только на штурм…
– Ой, какие ребята краси-ивые! – пропела какая-то бабулька, тоже оттесненная толпой к стене.
В ответ засмеялись, улюлюкнули.
Весь день я был под впечатлением этого шествия. Куда катилась толпа? Откуда?… То и дело ожидал сирен милиции и «скорой помощи». Взрывов, дыма пожаров.
Вечером, оказавшись дома, я стал жадно смотреть телевизор, заодно копался в Интернете. В итоге узнал, что мусульмане отмечают курбан-байрам, и та толпа на Цветном – это часть верующих, возвращавшихся с молитвы. Там недалеко мечеть, возле «Олимпийского». Сообщалось, что все улицы и площади в радиусе более километра были забиты верующими. Тысяч семьдесят, что ли…
Известие о курбан-байраме меня несколько успокоило (все-таки праздник, а не бунт), но мысли о резких и глобальных переменах в этническом и религиозном составе населения Москвы приходили почти каждый день. Москва все сильнее напоминала мне Париж, разве что негров пока поменьше…
Впрочем, речь-то не об этом, а об оружии.
Мысль обзавестись травматикой появилась после того, как я увидел пистолет у Ивана.
Мы сидели у меня, выпивали. Речь заводилась про долг, но быстро угасла (Иван сказал, что собирает сумму), а через некоторое время достал из-под свитера черный пистолет.
– Ни фига себе! Откуда? – удивился я.
– Купил, – нарочито небрежно ответил он, – «ИЖ-Макарыч», двенадцать тыщ всего… Оказалось ерундовым делом. Прошел обследование на предмет, – постучал рукояткой себя по голове, – приобрел сейф и получил разрешение. В жбан с пяти шагов – и труп, считай.
– Он – труп, а ты на зоне, – я усмехнулся, а потом рассказал про тот случай, когда мужик на моих глазах завалил из травматики или боевого (разница, по сути, невелика) двух охранников возле «Голдена».
– Ну, дуракам закон не писан, – пожал плечами Иван. – А без такого средства уже невозможно. У нас в подъезде за последний месяц три квартиры черным сдали. И до этого были… Одни вообще на нашей площадке… Хозяева-пенсионеры на окраины переезжают, а эти – сюда. И их в одной хате штук по десять. Каждый день в лифте сталкиваюсь и не знаю, сегодня наедут или завтра. Голодные, сука, злые, глазами щупают… Работы, видать, нет, вот и звереют.
Мы выпили еще, и я попросил у Ивана пистолет. Пошли в дальнюю комнату. Я выстрелил в стену и потом изучил результат. Вмятина оказалась внушительной – с полсантиметра глубиной.
– Неплохо, – отдал пистолет хозяину. – Мне бы тоже надо купить.
На следующей неделе побывал в оружейном магазине «Кольчуга». Мне понравился «МР-81», копирующий знаменитый «ТТ». Решил начать оформлять документы. Что, пусть будет. Не помешает.
Но, что называется, закрутился – пара выгодных, но и сложных дел появилась, плюс к тому Руслан уволился, и меня в агентстве ничто больше не держало, кроме Ольги, с которой мы общались уже очень плотно… Короче, не до медосмотров и справок стало.
А потом позвонил Свечин:
– В курсе, Иван, придурок, попал.
– В смысле?
– Ну, в прямом – посадили. Одному гастарбайтеру ногу прострелил. Решил порядок в подъезде у себя навести… Мне его мать сказала. Я искал его – концерт в «Р-клубе» в субботу, а он на репетиции не приходит. Стал звонить, узнал вот… Блин, теперь мне одному полтора часа в микрофон горлопанить, связки сажать окончательно…
Но из-за этого Свечин зря волновался – Ивана выпустили по подписке о невыезде. И он стал мне трезвонить, слезно упрашивать занять ему пять тысяч долларов, чтоб откупиться от пострадавшего, от ментов. Даже, как в свое время Макс, у двери караулил.
Я сначала отказывал, потом стал обещать дать деньги в ближайшем будущем, а затем уже реально от него бегал. На звонки не отвечал, перед тем как ехать домой, узнавал через Свечина (пришлось ему за это немного приплачивать), где сейчас Иван. После моего звонка Свечин связывался с ним, спрашивал, как дела, и мимоходом задавал вопрос: «Ты дома?» Потом перезванивал мне и сообщал о местонахождении Ивана. Если оказывалось, что тот ждет меня, я до поздней ночи торчал в кабаке или клубе, дурея от громкой музыки и резвящихся малолеток.
В конце концов попросил Свечина передать Ивану, что уехал в родной город на две недели, и Иван от меня отстал… Впрочем, через некоторое время выяснилось, что Свечин пытался снять деньги с моего (но оформленного из-за тяжбы с женой на него) счета в банке. Доверенность была на меня, и его легко послали, правда, этот прецедент очень мне не понравился. Наверняка Иван уговорил писателишку меня кидануть…
Деньги были, но выбрасывать на ветер пять тысяч баксов – почти сто пятьдесят тысяч рублей, – это, согласитесь, дикость какая-то. Сам стрелял, сам и отвечай. А мне кто поможет, если я попаду в подобную переделку? Кто поможет мне разрулить мои нынешние проблемы?… Только вот остался вопрос: «Селика»-то оформлена на Ивана, и ссориться с ним по-крупному довольно рискованно.
В общем, во многом из-за случая с Иваном покупка пистолета отменилась. Не факт, что я по пьяни тоже не открою пальбу. У меня на площадке тоже черт знает что происходит… И вообще – у каждого первого есть масса причин стать Евсюковым.
Да, я ничего еще не писал о своих соседях. Но теперь уже и поздно. Так, вкратце.
У нас на площадке четыре квартиры. Живут люди, мягко говоря, не из интеллигенции. Постаревшие дети тех, кого полсотни лет назад свозили сюда из деревень работать на ЗИЛе, АЗЛК (и один завод, и остатки другого отсюда в пятнадцати минутах ходьбы).
Где эти пожилые уже дети работали, где работали их дети лет тридцати, как их всех вообще звали, я не знаю, да никогда и не интересовался, ограничиваясь при встрече бесцветным: «Здравствуйте». Они же вроде бы поначалу (как только я переехал) были не против задружить, как это принято в их среде, – ходить друг к другу в гости, выпивать вместе, занимать друг у друга соль, трепаться на лестнице, но я не ответил на эти знаки и вскоре тоже стал получать лишенное интереса: «Здравствуйте… здорово».
Морщинистые, худые мужики часто курили возле мусоропровода, страшные одутловатые женщины шныряли из квартиры в квартиру в рваных халатах; иногда сквозь стены и двери слышалось безобразное орание псевдонародных песен типа «Зачем вы, девушки, красивых любите?». Случалось, возникали шумные скандалы, бой посуды, кипиш в подъезде… Я относился к этому не то чтобы равнодушно, но с пониманием: жизнь, мол. Правда, возникало жутковатое ощущение, что я не в Москве с ее Третьяковкой, храмом Христа Спасителя и прочими так называемыми духовными жемчужинами, а в каком-то населенном откинувшимися зэками и зэчками поселке.
А совсем недавно, уже в тот период, когда меня вовсю грызли серьезные неприятности, на нашей площадке разыгралась целая драма.
Был выходной. Я выпивал и смотрел телевизор; конечно, ворошил в мозгу события последних месяцев – знакомство с Ольгой, беременность Полины, случай с Иваном, первые письма-угрозы от неведомого мужа Веры, мой долг Наталье… И тут загрохотали тяжелые удары в железную дверь.
У нас, как во многих подъездах без консьержки, закутки с двумя квартирами защищены внешней дверью. И вот в нее долбили – долбили так мощно и нагло, что у меня зашевелились волосы. Никакой пьяный Иван так долбить не станет. Потом затрезвонили в мою квартиру. Но быстро прекратили – звонок смолк. А долбить продолжали. Я выключил телевизор, сжался на диване.
Конечно, был испуган. Да не то что испуган!.. Хотя как это все передать… Сжался, не шевелился, как будто любое мое движение могли услышать там, за двумя дверьми, и начать долбить активнее; недавнее вялое ворошение событий превратилось в бешеное их тасование. Я судорожно пытался угадать, кто рвется
