смеяться, слушая пассажи Ельцина о «38 снайперах» и «не так сели!».
Много Кондрашев рассказывал о Германии, о своем друге Мише, как он называл Меркуса Вольфа, руководителя «Штази». Кстати, Путин, работавший в Германии, получил на Лубянке прозвище Штази.
Месяца через два месяца после прихода Баранникова на Лубянку меня пригласил Фролов Василий Елисеевич, земляк-свердловчанин, заместитель министра по кадрам.
— Министр вынашивает идею создания Управления правового обеспечения, сказал он, — вас собирается поставить во главе новой структуры.
Но меня устраивала моя работа. К той поре я вернулся уже и к научным изысканиям — удавалось находить время и для этого, вместе с Шаталиным, Никоновым и Мишиным подготовил проект новой Конституции России, проект был опубликован в «Независимой газете»; опубликовал также несколько статей в журналах… В общем, дело шло. И я отказался от новой должности. Отказался в пользу полковника Демина — помог ему во второй раз. Расписал коллегу такими яркими красками, что Фролов не устоял.
Но Демину я поставил условие — чтобы он взял себе первым заместителем Розанова Александра Александровича, работающего в городской прокуратуре на незначительной должности «старпома» — старшего помощника… Розанова я знал давным-давно, еще по Свердловску. Демин условие это выполнил.
Вскоре и он, и Розанов стали генералами, а я продолжал оставаться полковником. К генеральскому званию я не стремился совершенно, мне хватало и полковничьих погон. Кстати, в системе госбезопасности многие проработали по тридцать лет, жизнь посвятили этому делу. Это им надо давать генеральские звания, а не мне, а с меня хватит и того, что должность моя генеральская…
Да и система госбезопасности, в которой я работал, стала меня тяготить — слишком уж она закрытая… Надо было думать о новой работе.
Судьба страны на спецслужбах отразилась наиболее болезненно. Людей по любому поводу выводили за штат, проверяли на благонадежность. У многих сдавали нервы, многие начинали пить. Страдали от нападок нечистоплотных людей, таких, как священник Глеб Якунин, который работал в архиве КГБ, а потом под рясой выносил материалы, компрометирующие иерархов церкви, сотрудничавших с Лубянкой, или Полторанин — идеологический рупор раннего Ельцина. Подчиненные, спасая оперативную агентуру, не докладывали всего, что знали, своему начальству. Даже Ковалев, который был на Лубянке своим человеком, и тот получал не более тридцати процентов всей информации, Путин — и того меньше. Подчиненные стали бояться своих руководителей, стали бояться вообще провалить свою агентуру. А ведь спецслужба — аппарат тонкий, разрушить его можно быстро, вот только настраивать долго.
Президент, как-то приехав на Лубянку, пошутил по обыкновению неуклюже:
— Мы вас тут корчуем, корчуем, а вы еще живы!
Шутка. Но в ней столько правды, что даже шутки не видно.
И все равно время работы на Лубянке я вспоминаю с благодарностью, я там многое узнал и многому научился.
…НА ДОЛЖНОСТЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА
Как-то мне позвонила Валентина Леонидовна Полякова из Управления кадров Генеральной прокуратуры:
— Юрий Ильич, не могли бы заглянуть к нам?
— Нет проблем!
Я появился у Поляковой и получил совершенно неожиданное предложение перейти работать в НИИ Генеральной прокуратуры. Это — отраслевой институт, не академический. Раньше он назывался длинно: Всесоюзный научно-исследовательский институт по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности, потом — НИИ проблем укрепления законности и правопорядка Генеральной прокуратуры РФ. Институт очень сильный, с великолепными кадрами, раньше я с ним, как уже говорил, сталкивался, специалисты института всегда оставляли о себе самое доброе впечатление.
— Перейти в НИИ? Кем?
— Первым заместителем директора.
Руководил институтом в ту пору Игорь Иванович Карпец — специалист с мировым именем. Милицейский двухзвездный генерал, бывший начальник уголовного розыска страны, гроза бандитов и убийц; когда здоровье стало пошаливать, Игорь Иванович перешел на более спокойную работу и возглавил главный институт прокуратуры. Авторитет его был непререкаем.
Но и факты, которыми располагало Управление кадров, тоже были непререкаемыми: в последнее время Игорь Иванович много болел, в институте появлялся не так часто, как хотелось бы начальству, вот Генеральная прокуратура и начала подбирать человека, который бы сумел, что называется, подпереть Карпеца.
Наверное, потому Полякова очень аккуратно, очень деликатно намекнула мне, что назначение это будет иметь некую перспективу. Я все понял и также решил быть аккуратным, не торопить события. Сказал в ответ:
— Я подумаю.
Вернулся к себе на работу — пешочком пройтись это совсем недалеко — и решил посоветоваться с коллегами, прежде всего — с Александром Александровичем Розановым. Тот:
— Идти заместителем не советую.
— Почему?
— Карпец — профессионал высочайшего класса, интеллектуал, аппаратный силач, он живо поймет, что к чему, поймет, что тебя готовят на замену ему, и очень красиво и вкусно тебя съест. Если уж идти, то только директором. И никак не меньше.
Я понимал: в этом суждении есть доля истины — и изрядная доля истины, — и не пошел в замы к Карпецу. Все осталось на своих местах. Тем более я получил звание полковника, должность, на которой я находился, была генеральской, впереди намечались неплохие перспективы, поэтому и не следовало, как говорят нынешние молодые люди, особенно дергаться. Про себя, мысленно, пожелал Игорю Ивановичу доброго здоровья: все-таки специалистом он был редчайшим. И дай Бог, чтобы он подольше посидел на своем месте.
Жизнь продолжала течь дальше.
Через некоторое время пришла скорбная весть: Карпеца не стало. Все-таки добили его разные хвори и болячки.
После похорон кадровики прокуратуры вновь вернулись к моей кандидатуре.
Меня пригласил тогдашний Генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков и предложил принять институт. Обязанности директора НИИ в ту пору исполнял Александр Яковлевич Сухарев, бывший Генеральный прокурор СССР. Казалось бы — надо идти. Коллектив в институте сильный. Одних только докторов наук — тридцать человек. По должности директор института обязательно — член коллегии Генеральной прокуратуры. Но все равно червь сомнения глодал душу. Институт решал целый блок вопросов, связанных с правовым обеспечением деятельности прокуратуры, связанных с преступностью и причинами ее возникновения, еще ряд вспомогательных «сюжетов», направленных на борьбу с криминалитетом, а я по своей профессии — государствовед, то есть специалист по конституционному праву… Совместится ли одно с другим, смогу ли я адаптироваться?
В общем, сомнения были, но потом я решил: пойду на эту работу.
Поехали мы в НИИ втроем: Степанков, Полякова и я. В машине Генерального прокурора. Степанков собрал сотрудников в актовом зале, представил меня…
…В общем, взялся за гуж, не говори, что не дюж. И я впрягся в новую работу.
Сейчас, спустя некоторое время, могу сказать откровенно: это был, пожалуй, самый интересный период моей жизни. Было много трудностей, часто задерживали зарплату — кстати, много меньшую, чем в Генеральной прокуратуре, но никто никуда не уходил, не сбегал, не смотрел в сторону приветливо распахнутых дверей разных коммерческих структур, которым крайне нужны были опытные юристы. Да еще
