назвал Ковалева иудой.
Сейчас уже ясно, что, став министром, Ковалев неплохо нажился. Держал он свои деньги в восьми коммерческих банках. Суммы там крутились немалые. У следствия есть доказательства того, что Ковалев снял с депозитных счетов этих банков около двух миллионов долларов. Из «РАТО-банка» он получил 269 тысяч «зеленых», из «Монтажспецбанка», возглавляемого «зарешеченным» Ангелевичем, — 260 тысяч, примерно столько же из банка «Флора» и так далее. Неплохо для государственного чиновника? Плюс ко всему деньги, которые прилипли к карману в фонде… В общем, набежала приличная сумма, приличная даже для удачливого бизнесмена.
Жить начал Ковалев на широкую ногу. Построил дачу в престижном Суханове. Дача эта, к слову, оформлена на его имя. Оценена специалистами в шестьсот тысяч баксов. Вообще-то официально дача подарена Ковалеву президентом компании «Русский сахар». Интересно было бы знать, какие услуги министра стоили так дорого? На эти и другие вопросы должно ответить следствие, ведущееся в настоящее время.
Кстати, деятельность «сахарного» короля закончилась печально — он был разнесен на куски взрывом в собственной автомашине.
Короля нет, а дача в поселке Суханово осталась. В бытность свою в Госдуме Ковалев помог «сахарному» королю «изменить две статьи в законе». Это обернулось большими убытками для государства и сверхприбылью для короля.
В Подольском районе, под Москвой, у Ковалева есть еще один особнячок. Фамильный. Оформлен на имя жены. Особнячок еще только достраивается, но уже оценен в семьсот тысяч долларов.
У следствия имеются факты того, как министр Ковалев получал деньги в банке «Флора» — по десять тысяч долларов каждый месяц. Это была «зарплата». Деньги каждый месяц Ковалеву приносила персональная кассирша — некая госпожа Кучина, сотрудница банка. Сохранились корешки пропусков, которые выписывали Кучиной в охране министерства в дни «зарплат» Ковалева.
И так далее.
Ну а фонд, организованный Ковалевым и призванный якобы помогать нашим соотечественникам в ближнем зарубежье, которых там лишили всего — и прав, и возможности нормально жить, а в некоторых республиках даже языка, — также в основном помогал Ковалеву, Максимову и еще некоторым приближенным к «телу» людям. На деньги фонда были куплены пять автомашин — для обслуживания самих себя, естественно, и еще — ковалевской жены. На деньги фонда Ковалев издал книгу. Ездил на них вместе с помощником за границу — но, скажем, не в Таджикистан, где русские загибаются, и не в Латвию, в которой из каждого русского стараются сделать латыша, а в Таиланд, в Индонезию, в другие страны, где есть море и солнце и если встречаются русские, то только «новые», выписывали себе оч-чень недурственные командировочные — по триста долларов в сутки.
Надо добавить, что при обыске у Ковалева был найден пистолет незарегистрированный, вроде бы ничейный, но с отпечатками пальцев бывшего министра. По слухам, подарил этот пистолет Ковалеву то ли некий шейх, то ли видный восточный лидер, то ли еще кто-то, но Ковалев почему-то не захотел легализовать оружие. За это также придется отвечать…
И так далее.
Историю эту можно было бы давно закончить и передать в суд, но события последнего времени невольно наводят на мысль, что на всех силовиков у окружения Бориса Николаевича есть свои пленки с компроматом. К этому выводу пришли многие журналисты после того, что случилось со мной. Иначе ведь силовиков не удержать в руках, они могут начать «неуправляемую» войну с беспределом. А это, как показывают события, Кремлю как раз и не нужно. Всех, кто сумел приблизиться к тайнам заоблачных счетов и их владельцам, убирают. Убрали Алмазова — честного налогового полицейского, убрали Кожевникова — честного главного следователя МВД, и так далее. Список этот можно продолжить. Путин, находясь в свое время во главе ФСБ, постарался особо — расформировал самые опасные для всякого суперкрупного ворюги управления — экономической контрразведки и контрразведывательного обеспечения стратегических объектов. Первое раскручивало все самые громкие экономические дела последних лет, второе — не давало, чтобы предприятия, составляющие славу России, позволяющие ей защищаться, не уходили за бесценок в руки иностранцев. Теперь этих управлений нет. Похоже, что шеф ФСБ — теперь уже бывший, — выполнял чей-то заказ. Чей?
А если бы он отказался выполнять, то нате вам — пленочка с компроматом. Тем более что подобная информация уже промелькнула на страницах СМИ, а с цифровой камерой можно снять любые сюжеты. То, что сейчас происходит, — покруче, чем самый крутой беспредел. Только чем все это закончится, вот вопрос.
Я понимал, что времени мне отведено совсем мало, я спешил…
Мне было приятно отмечать, что многие сотрудники были рады моему появлению в прокуратуре, их лица при встрече светлели, каждый стремился сказать хотя бы несколько поддерживающих слов, меня останавливали в коридорах, желали удачи.
Это очень, очень поддерживало. Ведь поймите, мне было крайне трудно: я появлялся на работе примерно в восемь тридцать утра, покидал здание в одиннадцать часов ночи, все время находился в огромнейшем напряжении, все время на людях. Ведь я знал, что любой из этих дней может оказаться для меня последним. Хотя можно было послать, конечно, все ко всем шутам, закрыть глаза на коррупцию и кремлевское воровство и пойти на компромисс, который мне постоянно предлагали Путин и Степашин — дать, например, согласие войти в состав Конституционного суда (должность, очень почетная) вместо умершего Олейника или уехать послом в Финляндию. И все бы мигом забылось, и сам бы был целее, не рвал бы себе нервы и сердце. Но этого я не мог себе позволить.
Надо отдать должное сотрудникам Главного следственного управления, руководимого Михаилом Борисовичем Катышевым, — они работали не покладая рук — самоотверженно, на износ, приезжая на работу рано утром и уезжая поздно ночью. С огромным теплом я вспоминаю Владимира Ивановича Казакова, Георгия Тимофеевича Чуглазова, Петра Георгиевича Трибоя и других. Это на них сделали ставку и Катышев и я, это они заставили Россию приникать к экранам телевизоров и ловить каждое слово о «прокурорских новостях», они не дрогнули, в отличие, скажем, от моего старого друга Розанова или Чайки, которые пытались хитроумно лавировать.
А сотрудники тринадцатого отдела, те вообще прислали мне стихотворение — пусть не такое звонкое, как, скажем, у Твардовского или Доризо, но очень искреннее.
Подписался под этим стихотворением весь отдел.
Такие слова трогают до слез.
Должен заметить, что для кремлевских «горцев» мой выход на работу был полной неожиданностью. Они пытались подслушивать меня с помощью хитроумной техники, фиксировать мои действия через соглядатаев, но ничего у них не получалось. Все важные разговоры я проводил вне стен своего
