двух-трех верстах от большой дороги, уже не могут ориентироваться… Милорд, не будете ли вы добры помочь мне? По-моему, мы с вами лучше сумеем отыскать дорогу.
Лорд Эльтон, которому уже при первой встрече пришелся по душе веселый капитан, был теперь окончательно очарован им и тотчас последовал приглашению. С тем же невозмутимым спокойствием, которое не изменило ему в минуту опасности, он подошел к моряку, и оба двинулись вперед; маркиз Тортони и Рейнгольд с Бьянконой последовали за ними.
— Кажется, случай забросил нас на довольно негостеприимный берег, — шутил Гуго, на веселое настроение которого нисколько не подействовала непогода. — По моему расчету, мы в трех или четырех часах пути от С, и там, налево, сквозь туман проглядывают горы с весьма подозрительными ущельями. Ведь где-то здесь в горах разбойничает шайка Дженнаро. Как вы отнесетесь к тому, милорд, что нам сегодня придется пережить настоящее приключение в духе итальянских романистов — встречу с бандитами?
Лорд Эльтон с неожиданной живостью обернулся в сторону указанных ущелий, неприветливо смотревших сквозь колышащийся туман, и стал внимательно разглядывать их.
— В самом деле, это было бы очень интересно! — наконец произнес он.
— С одним условием, чтобы среди них была хоть одна прекрасная бандитка, не иначе, — докончил Гуго.
— Шайка Дженнаро не возит с собой женщин, это мне доподлинно известно, — веско заявил англичанин.
— Жаль! Очевидно, шайка совершенно нецивилизованна, так как нисколько не считается с возможными желаниями своих жертв. Впрочем, это как раз на руку моему Ионе. Жизнь без женщин! Если он услышит об этом, то непременно окажется перебежчиком и присягнет знамени Дженнаро! Придется мне смотреть за ним в оба.
— Не шутите так легкомысленно! — вмешался в их разговор маркиз Тортони. — Подумайте, синьор, ведь с нами дама, и все мы безоружны.
— Исключая милорда, который всегда носит с собой шестиствольный револьвер в качестве карманного огнива, — смеясь, сказал Гуго. — Все же прочие не посчитали необходимым запасаться оружием для такой невинной прогулки. Однако у нас есть защита, действеннее которой не могли бы оказаться два десятка карабинеров: ни один бандит не высунет носа в такой ливень.
— Вы думаете? — с откровенным разочарованием произнес лорд Эльтон.
— Конечно, милорд, и я, со своей стороны, нахожу лучшим на этот раз отложить увеселительную прогулку в горы. Кстати, разве не странно, что только мы двое, не имеющие в себе ничего артистического, прониклись романтизмом своего положения? Мой брат, — Гуго слегка понизил голос, — Шествует, как раъяренный лев, возле синьоры Бьянконы… он вообще теперь все время в львином настроении, и лучше быть от него подальше… Синьора Бьянкона и на сцене никогда не воспроизводила с таким совершенством трагического отчаяния, как в эти минуты, а маркиз Чезарио уставился элегическим взором в туман, вместо того чтобы любоваться нашим в высшей степени эффектным шествием под дождем… Ага, смотрите, вдали как будто виднеется какое-то здание. А вот и Иона возвращается из своей рекогносцировки. Ну, что там?
— Гостиница! — сообщил Иона, вернувшийся из разведки. — Там мы можем укрыться от непогоды, — торжественно добавил он.
— Бог сжалился над нами! — патетически воскликнул Гуго, делясь со своими спутниками приятной вестью.
Надежда на близкий отдых оживила упавшее духом общество; все ускорили шаг и вскоре уже были под гостеприимной кровлей.
— Грубому морскому плащу выпала завидная доля, — сказал капитан, с любезной улыбкой снимая свой дождевик с плеч синьоры Бьянконы. — Я знал, что сегодня он пригодится нам, а потому и взял его с собой. Хорошо ли он защитил вас, синьора?
Беатриче с вынужденной благодарностью возвратила плащ и сердито поджала губы. Ей нелегко было брать его из рук капитана, а между тем только он один захватил с собой дождевик, и у нее не было выбора, если она не хотела промокнуть насквозь. Но, как и все страстные натуры, она не понимала шуток, а ненавистная рыцарская вежливость противника не позволила ей открыто выражать свою неприязнь и сдерживала в рамках светской обходительности.
Гостиница, расположенная на уединенном берегу залива, в стороне от большой дороги, никогда не видела в своих стенах таких знатных гостей и оставляла желать многого в смысле чистоты и удобства. Но непогода и намокшее платье вынуждали путников забыть о какой-либо разборчивости. Во всяком случае, здесь было несколько комнат, называвшихся «номерами для приезжих» и действительно иногда служивших для ночлега художникам и кочующим туристам.
Войдя в них, Беатриче пришла в ужас, а маркиз Тортони с немым самоотречением смотрел на «номера», столь не похожие на его покои в «Мирандо»; лорд Эльтон, напротив, чувствовал себя как нельзя лучше в неожиданном пристанище. Что же касается братьев Альмбах, то Рейнгольд, по-видимому, был совершенно равнодушен ко всему, а Гуго очень забавляло создавшееся положение.
Они узнали, что и в самом деле находятся в трех часах пути от С. и что здесь уже нашла приют от непогоды компания путешественников. Те приехали сюда в экипаже до того, как началась гроза, так что не пострадали от дождя, подобно синьоре Бьянконе и ее спутникам, которых хозяева гостиницы охотно выручили чем могли из одежды.
Четверть часа спустя Гуго вошел в общий зал гостиницы и мягким движением ноги отодвинул в сторону черную свинью, с изумительной бесцеремонностью расположившуюся перед самой дверью и теперь с негодующим хрюканьем освободившую дорогу.
— Очевидно, здесь смотрят на этих милых животных, как на комнатных, у нас же они попадают в комнаты разве только в виде жаркого, — спокойно сказал капитан. — Я искал тебя, Рейнгольд… Но, Боже мой, ты все еще в мокром платье? Почему ты не переоделся?
Рейнгольд, стоявший у окна и смотревший на море, обернулся и бросил рассеянный взгляд на своего брата, который, как и маркиз с англичанином, уже воспользовался праздничным платьем хозяина гостиницы и его сыновей.
— Переодеться? Ах да, я и забыл.
— Так сделай это сейчас же! Неужели ты хочешь окончательно погубить свое здоровье?
— Оставь! — нетерпеливо отозвался Рейнгольд. — Сколько шума из-за дождя и ветра!..
— Однако из-за этого дождя и ветра мы были на волосок от гибели, — заметил Гуго. — Впрочем, в качестве кормчего могу засвидетельствовать, что мой экипаж, за исключением синьоры Беатриче, держался храбро. На правах женщины она вовлекла нас в опасность и затем еще мешала нашим общим усилиям.
— Зато ты можешь торжествовать, потому что она, как и мы все, обязана тебе жизнью.
Гуго пристально посмотрел на брата и спокойно произнес:
— Что для тебя, по-видимому, в высшей степени безразлично.
— Для меня… почему?
Не ожидая ответа, Рейнгольд снова отвернулся к окну, но брат уже был возле него и, обняв, спросил:
— Что с тобой, Рейнгольд?
В его голосе прозвучала былая нежность, с которой он когда-то обнимал своего младшего брата, страдающего от гнета родственников, и которая уже давно не возникала между ними.
— Я надеялся, что здесь ты наконец найдешь покой, которого так страстно искал, — продолжал капитан, — а вместо этого ты в последние дни безумствуешь больше прежнего. Мы теперь едва ли не по названию только гости маркиза. Ты втянул его и всех нас в этот вечный водоворот развлечений и прогулок. С судна мы бросаемся в экипажи, из экипажей на мулов, как будто каждая минута покоя или одиночества — мука для тебя, а в вихре удовольствий ты довольно часто походишь на каменного гостя среди нас. Что с тобой?
Рейнгольд неторопливо, но решительно освободился из объятий брата и тихо ответил:
— Это… я не могу тебе сказать.
— Рейнгольд!
— Оставь меня, пожалуйста!
