дрогнул. Затем он медленно смял лист, кинул его через комнату и сжал голову руками.
— Я же сказала тебе, это не обязательно.
Он схватил ее за руки и поднял. Теперь они стояли друг напротив друга. Он обнял её.
— Джорджиана… Я люблю тебя. Я очень тебя люблю.
— Нет, — прошептала она, — не лги мне. Пожалуйста, не лги мне.
— Я люблю тебя. И меня не волнует, первый ли Энтони в твоем сердце, видишь ли ты сны о нем по ночам. Мне достаточно будет обнимать тебя каждый день и каждую ночь, когда ты засыпаешь.
Откуда-то раздалось чириканье, но он продолжал говорить не останавливаясь:
— Я знаю, ты как минимум привязана ко мне — возможно, любишь меня — даже если и не так, как любишь его. Джорджиана, меня это не волнует. Я знаю только, что не могу жить без тебя. Я хочу просыпаться каждое утро и видеть твое лицо рядом.
Она выдохнула, поняв — боль, возникшая у нее в груди, объясняется тем, что она забыла дышать.
— И я обещаю никогда не говорить плохо про человека, которого ты столь преданно любила.
— Ты знаешь, — ответила Джорджиана, наконец, — тебе не нужно было всего этого говорить.
— Я не пони…
— Когда я увидела, как ты плывешь сюда, я попыталась убедить себя, будто смогу тебе отказать. Но в душе я знала, что не устою перед искушением. Тебе достаточно было только настоять на своем и не принять мой отказ. В красивых словах нет нужды. Мое сердце всегда принадлежало тебе. В лощине я уже открыла тебе свои чувства.
— Я всю жизнь дорожил твоей дружбой.
— Будь ты проклят, Куинн, — прошептала она. — Это была никакая не дружба.
Он побледнел. И впервые Джорджиана поняла, как он уязвим.
Она посмотрела в его обеспокоенные глаза:
— Я полюбила тебя с первого взгляда. Я пасла овец, а ты спустился с холма и улыбнулся, и я даже не заметила, как начался дождь. И… И потом все стало только хуже. Гораздо хуже.
Он заключил ее в объятия.
— Расскажи мне, — попросил он, — пожалуйста, расскажи мне все.
Она почувствовала его глубокий вздох.
— С каждым проходящим годом умирала часть моей надежды — надежды на твою любовь. Чем больше я пыталась тебя впечатлить, тем больше я в тебя влюблялась. Я знала, ты всегда будешь видеть во мне только глупую маленькую девочку, и все мои попытки бесполезны. Но, став старше, я поняла: Энтони чувствовал ко мне то же, что я — к тебе. Он видел, как я тебя люблю. Он страдал, ведь мое сердце принадлежало тебе. Я все поняла в день своего падения, когда сказала ему, что, хочу достать птенца сокола и подарить его тебе на день рождения, поскольку у тебя ловчих птиц не было.
— Что ты сказала? — хрипло переспросил он, отстранившись и глядя ей прямо в глаза.
— Птенец предназначался тебе. Энтони признался мне потом — ты говорил ему, что дерево ненадежно, но он собирался спасти меня, если я упаду. Он был прямо подо мной. Он думал, я полюблю его после этого. Знаю-знаю, — продолжала она, — глупые планы до безумия влюбленного четырнадцатилетнего мальчика. Но, видишь ли, я была так же влюблена в тебя. И я его простила.
Он с болью посмотрел на нее, и она погладила его по щеке:
— В чем дело?
— Я не так милосерден, как ты. Я никогда не простил ему того, что он сказал своему отцу, будто виноват я.
Она ответила ему ошеломленным взглядом:
— Нет. Пожалуйста, скажи мне…
— С этим покончено, Джорджиана, — перебил он и печально покачал головой. — Я говорю тебе это только потому, что между нами не должно быть больше секретов. И теперь я понимаю, почему он так поступил. Если он чувствовал себя так же, как я теперь, я понимаю его отчаяние, его жажду заполучить тебя.
Их разделяло всего несколько дюймов, и он бережно прижал к груди ее голову и осыпал поцелуями, пока Джорджиана не потеряла дар речи от переполнявших ее чувств. Она закрыла глаза и подняла голову, и наконец нашла его теплые губы своими. И вдруг она услышала приглушенный звук.
Чип-чиип-чииип.
Она резко отстранилась от него:
— Что это?
Куинн откинул полу плаща. Она увидела маленький комок белого пуха и крошечный черный глаз. Голодный глаз.
— О Боже, — выдохнула она, — где ты его нашел?
— Он твой. — Куинн снял плащ, и она увидела его изодранный сюртук. — Я достал его с той сосны, как знак мира. Я хочу извиниться за свои обвинения, Джорджиана.
Маленький хищник снова запищал.
— Он голоден, — прошептала Джорджиана.
— Нет. Я скормил ему, чуть ли не целую лошадь, прежде чем прийти сюда. — Он улыбнулся. В его взгляде была бесконечная любовь, и Джорджиана почувствовала, как ее подхватывает поток страсти. Ей захотелось тут же броситься в его объятия.
Однако он нагнулся и, устроив на скамье гнездо из своего плаща, посадил туда соколенка. Наблюдая за тем, как бережно и заботливо он обращается с беспомощным птенцом, Джорджиана поняла, что секрет магического обаяния Куинна заключается не в привлекательной внешности, не в чарующем аромате и не в бархатном голосе, а в бесконечном благородстве и щедрости его души.
— Он весь дрожит от нетерпения, — выпрямившись, сказал Куинн.
— Почему? — тихо спросила она.
— Ему хочется летать, — прошептал он ей на ухо. — И мне тоже. Иди ко мне, Джорджиана. Прошу тебя.
Боже, те самые слова, о которых она мечтала!
Не дожидаясь ответа, он наклонился и поцеловал ее, увлекая в водоворот страсти. Его губы дразнили ее губы, вымогая у нее поцелуй за поцелуем, и она уже не понимала, где кончается один поцелуй и начинается другой.
Она с наслаждением выпустила на свободу столько лет томившуюся в неволе любовь, а он принял ее с горячностью изголодавшегося мужчины и не остался в долгу. Он окутал ее собой, своим запахом, своими прикосновениями, вызывая в ней жгучее желание, утолить их взаимную жажду.
Его губы опустились к вырезу скромного серого платья, а ладони путешествовали по ее телу, словно он желал убедиться в том, что она здесь, с ним, и запечатлеть в памяти каждый изгиб ее фигуры.
Вскоре платье и все, что было под ним, упало к ее к ногам, и Куинн предъявил права на её нежную кожу. Его жаркие губы и теплые руки гладили, ласкали, нежили ее в исступленной потребности доставить ей удовольствие.
Внезапно он замер:
— Что это такое?
Над озером разносилось истошное мяуканье.
Собравшись с мыслями, Джорджиана наклонилась и, помогая ему избавиться от той одежды, что еще оставалась на нем, ответила:
— Твой кот.
— Мой — кто?
— Ты все прекрасно слышал. Когда ты покинул его, он оплакал каждый уголок в Трихэллоу.
Мы не спали по ночам от его надрывных воплей. — Она взъерошила его волосы. — Я привезла его к тебе в Пенроуз, чтобы он обрел счастье.
— Господи, хоть кто-то не боится во всеуслышание заявить о том, что чувствует. — Куинн слегка отстранился и улыбнулся Джорджиане так, как не улыбался со времен их юности. А потом поднес к губам ее руку. — Джорджиана, пообещай больше никогда не скрывать от меня свои чувства, свои желания, свои
