На третьи сутки с полудня пошёл мелкий затяжной осенний дождь. Горы скрылись, как в тумане, за мельчайшими капельками падающей воды. К ночи дождь усилился, захлестал в окна и по железной крыше кордона. В кромешной тьме в горах журчала по камням дождевая вода. В эту бурную ночь егерь не захотел мокнуть под холодным дождём около волчьего «холодильника». Только утром, когда перестал дождь, он отвязал Мушкета и пошёл в горы.
Дождевые облака разогнало ветром. Проглянуло солнце, и мокрые камни в горах засверкали, как отполированные. Егерь торопливо шагал по скользким камням и был почти уверен, что ночью волк приходил за остатками козлёнка и, наверное, попал в капкан. Это предположение оказалось правильным только наполовину — волк действительно приходил в эту ненастную ночь, но проявил удивительную осторожность: он через воду почуял железный капкан, скрытый на дне родника в том месте, где был единственный подход к закопанному козлёнку. По следам было видно, что волк несколько раз обошёл вокруг своего «холодильника», перескакивая через родник, а затем пролез через густой куст с другого берега против открытого подхода к воде. Не дотронувшись до капкана, волк вытащил и унёс мясо.
Егерь долго стоял около родника, удивляясь могучей способности зверя избегать опасность. С пустым капканом на плече он вернулся домой. В этом поединке волка и человека победил зверь.
Прошло несколько дней. Егерь уехал вместе с Мушкетом на охоту за горными козлами и ночевал в горах. Волчок словно знал об этом — именно в эту ночь он пришёл и задавил всех кроликов. Он без помех насытился ими и ни одного не унёс с собой про запас. И всё же егерь перехитрил волка. Он протянул по земле вокруг своей усадьбы толстую проволоку. Её сразу занесло снегом. И вот однажды утром по следам было хорошо видно, как ночью волк протянул с перевала пунктир своих следов прямо к усадьбе. Волк остановился, не доходя нескольких шагов до проволоки, скрытой под снегом, потоптался на месте и пошёл по кругу, ни на шаг не приближаясь к проволоке. Так он сделал несколько кругов около участка и ушёл ни с чем в горы. Страх перед железной проволокой под снегом оказался сильнее чувства голода.
Больше Волчок не приходил.
Наступила зима. Неизвестно, перенёс ли бы её старый волк: его зубы совсем притупились. Но глубокий снег очень рано в этом году похоронил все пастбища. Сильная оттепель не смогла согнать его, а резкое похолодание превратило остатки снега в ледяную корку. Она, как панцирь, покрыла землю. А затем начались новые снежные бураны, оттепели, морозы и гололеди. Толщина снега достигла небывалых размеров даже там, где обычно его сдувал ветер.
Для Волчка наступило привольное житьё. Ему ничего не стоило найти свежие следы джейранов. А в конце каждого следа его ждала лёгкая добыча. Джейраны, с израненными об лёд ногами, ложились под кусты молодого саксаула и медленно объедали кончики веток. Животные так исхудали, что многие уже не могли встать, и Волчку оставалось только стиснуть челюсти на их горле и рвануть в сторону…
Через поляну среди саксаула и тамариска джейраны проделали глубокие следы до новых зарослей. Животные с трудом брели, грудью распахивая снежную поверхность, каждый своим следом. Джейраны обычно пасутся всю зиму по мелкому снегу или там, где его сдувает ветер. Поэтому привычка бродить по глубокому снегу друг за другом у них не выработалась. Джейраны не знают снежных троп и не успевают выучиться несложному искусству ходить гуськом по сугробам.
Кое-где на следах джейранов видны на снегу капли крови, как кляксы красных чернил на странице:! твёрдый наст в кровь ранит тонкие ножки джейранов.
Один из джейранов отделился, и его след вдруг перешёл в отчаянные прыжки: это лиса погналась за рогачом. Лёгкая хищница не проваливалась, а джейран утопал в снегу при каждом прыжке. Лиса быстро догнала его. На снегу первый клок шерсти и капли крови справа от. следа: лиса укусила джейрана и отскочила в сторону. Новый рывок слева. Рывки делаются чаще. След джейрана всё ярче окрашивается в красный цвет. Прыжок от прыжка короче и короче. Джейран начал выбиваться из сил. Через километр жизненный путь рогача заканчивается — лиса загрызла его. Но она не воспользовалась добычей:
Волчок отобрал её без всякого труда. Огромному старому волку лиса безропотно уступила джейрана и погналась за другим. На этот раз Волчку даже не пришлось самому преследовать очередную жертву.
Оттепели продолжали сменяться морозами. Ледяная корка достигла нескольких сантиметров. Обледенели даже ветки кустарников. Сильнейший джут [Джут — снежная буря с оттепелью, переходящей в резкое похолодание] при ураганном ветре согнал сайгаков в один большой табун. Животные стояли среди открытой равнины на ветру огромным табуном, опустив головы, плотно прижавшись друг к другу.
Пар от дыхания поднимался над голодными сайгаками, спины их обледенели на ветру и покрылись общей ледяной коркой. С каждой минутой мороз и ветер всё крепчали. Под утро температура понизилась до редких в этих местах тридцати градусов мороза при сильном ветре.
Все сайгаки замёрзли. Страшную картину представляло большое стадо трупов, стоящих на ногах, крепко спаянных ледяным панцирем. Масса сайгаков и джейранов погибла во время этого джута.
Как только начался буран, сытый Волчок улёгся в снег под густым кустом селитрянки, обледенелой, как огромный стеклянный шар. Зверь свернулся кольцом, уткнул нос под ляжку задней ноги, прикрыл морду хвостом, и никакой мороз и ветер был ему не страшен. До самой весны для него теперь наступили беззаботные сытые дни.
Не только дикие копытные животные пострадали от этого джута. Овцы с голода жевали друг у друга шерсть; коровы ели верёвки и кошмы, юрт; лошади разбивали копыта, стараясь пробить ледяную корку, у многих не осталось хвостов и грив — их изжевали друг у друга голодные лошади.
Только диким свиньям глубокий снег принёс, наоборот, сытую зимовку. Под толстым снегом в густых зарослях тростников не было ледяной корки. Земля по берегам озёр не промёрзла, и кабаны легко отрывали корневища тростника и его молодые побеги.
Волчку пришлось этой зимой встретиться нос с носом с таким же старым, но ещё мощным кабаном- секачом. Волчок в полночь разнообразил свой стол ловлей в тростниках спящих серых ворон. Множество их прилетает зимовать в Прибалхашье из Сибири. Волчок гнался за вороной. Она в темноте ошалело била крыльями и вприпляску мчалась по узкой кабаньей тропе. Коридорчик тропы в густых тростниках был так узок, что ворона не могла широко раскрыть крылья, чтобы взмахнуть ими на полную силу и взлететь вверх. Из-за крутого поворота тропы навстречу выскочил секач, и птица с размаху оказалась в его пасти. Волчок затормозил всеми четырьмя лапами, поджал хвост и с жалобным «собачьим» визгом метнулся в сторону перед самым рылом секача. Хорошо, что оно было заткнуто вороной, иначе кабан запорол бы Волчка своими страшными клыками.
Под осень Волчок оказался на самой границе с Китаем, около селения Нарынкол. Он окончательно сделался «пастухом» овечьих отар и питался только бараниной. Отсюда, из посёлка Сумбе, всё лето уходили отары китайских овец к Алма-Ате. Сотни километров их сопровождали волки.
Огромная «связка» из десяти тысяч овец медленно брела по степи, разбитая на семь отар. Тонны первосортного мяса шли на своих ногах за четыреста километров. Овец гнали по десять километров в сутки, с остановками по нескольку дней на хороших пастбищах. Вернее, не гнали, а пасли. За весь перегон овцы должны будут не потерять, а прибавить свой вес.
Впереди отары на низкорослой, гривастой лошадке ехал чабан с длинной палкой в руках. Он временами ударял ею по земле, а две пустые жестяные банки из-под консервов, привязанные на конце палки, грохотали на всю степь. Это был ориентир для овец. На звуки «консервного гонга» они брели, опустив головы и пощипывая на ходу траву.
Ни одна отара не обходилась без вожака-козла. Два-три рогатых бородача шли впереди от самого Китая. За ними послушно плыла по степи овечья лавина. Захромавшие овцы тащились сзади. Всё замыкали солидные, ко всему равнодушные вьючный бык и верблюд с палатками, продовольствием и таборным имуществом чабанов.
Два чабана ехали сзади отары и дремали в сёдлах. Беспородные псы, неказистые на вид, были незаменимыми помощниками чабанов. Эти дворняги, высунув языки и опустив хвосты, плелись самыми последними, за лошадьми хозяев. Казалось, их ничто не интересует и они смотрят только себе под ноги. Но стоит одной овце отбежать в сторону или отстать, как заросшие свисающей шерстью глаза собак сейчас же замечали этот непорядок. Безразличный вид псов мгновенно исчезал. Собаки оживлялись, навастривали уши, их хвосты энергично взлетали на спину и закручивались «калачами». Они мчались к овце-
