— Это уж прямое богохульство! Всевышний с «беломорканалом» в зубах. Неужели от советских людей скрывали и то, что Бог некурящий? Творец, может, когда и баловался — ведь и табак дело его рук, интересно попробовать, что получилось, но ещё до ноева потопа Он решительно завязал.
— А вот и такая чушь —
— Что значит «влюблялся»? Сегодня влюбился, завтра разлюбил, потом опять влюбился. Так, что ли? Я влюбился в Наталью Николаевну и — навсегда. Что вы мне навязываете свою амурную суетливость! А ещё и такой букет:
— О, Господи, сколько велеречивой трескотни — безумие, неистовство, пламя да ещё сиреневое, полыхание, опаленные души, царство красоты, вечная молодость, и всю эту непотребщину суёте читателям, прикрываясь нашими именами да премиями в нашу честь. И суёте со страниц не какого-то «Пульса Тушино», а «Литературки», главной писательской газеты, которую я основал, и под моим профилем на первой полосе.
— Но ведь её нынешний главный редактор сам, как говорит, «профессиональный поэт, автор нескольких книг стихов и лауреат премий именно за стихотворчество». (Между прочим, премии имени Маяковского, о чём нехорошо умалчивает). А ведь еще и диссертацию защитил о поэзии. Во всём доходит до точки! И не может кандидат наук не знать, что Пушкин не «влюблялся» в Наталью Николаевну, а влюбился — и точка. Не может кандидат не понимать, чего стоят в базарный день все эти безумные полыхания и пламенные неистовства. Не может не видеть, что на страницах его газеты идёт беспардонная спекуляция именами классиков. Так что же его заставляет профанировать поэзию? Я сказал бы так:
Но Дементьев не может жить без общения с писателями хоть в каких-нибудь формах. И вот он встаёт на защиту тех, кого называет «изгоями», «гонимыми пророками», «поруганными талантами» — Бунина, Мережковского, Гиппиус, заодно и Галича, Аксёнова, Войновича… Всё в одну кучу! Но, во-первых, какие они пророки? Что они напророчили? Во-вторых, сами были отменными ругателями талантов. С какой злобой Гиппиус писала о Блоке! С каким нобелевским высокомерием Бунин оболгал после их смерти Горького, Есенина, Маяковского. А Аксёнов? А Войнович?.. В-третьих, никто их из страны не изгонял — сами рванули. У Мережковского и Гиппиус еще до революции была квартира в Париже, туда и смылись.
К гонимым причислена и Галина Вишневская, ненавидящая не только Советскую власть, взрастившую её, но даже — до сих пор! — покойного отца, давшего ей жизнь. Оказывается, к гнусным воспоминаниям певички Дементьев сочинил послесловие:
Снесли, конечно, коли её нет в стране. Но и эту фурию никто не высылал. Сама снесла себя за границу вместе с мужем, замечательным музыкантом и великим барахольщиком, как явствует из её воспоминаний.
И после перечня гонимых страдальцев Дементьев восклицает: «Что же это за страна!». Совершенно как Чубайс. Тот однажды на телевидении в очередном приступе полоумия стал уверять (у него отец был полковником политотдела), что оборонительные линии у всех стран — у французов линия Мажино, у немцев линия Зигфрида, у финнов линия Маннергейма — были обращены, естественно, в сторону предполагаемого противника, а вот советская линия Сталина — внутрь страны. Зачем? Почему? А чтобы советские граждане не убежали за границу, говорит. И гневно воскликнул: «Что же это за страна!». И вот такой недоукокошенный деляга уже двадцать лет под покровительством трех президентов играет важнейшую роль в политической и экономической жизни страны! Впрочем, возможно, Дементьев воскликнул первым, и Чубайс лишь позаимствовал хлёсткую поэтическую формулу.
Ваншенкин, в отличие от юного собрата, в гости к знаменитым писателям, слава Богу, не ходит. У него другие увлечения, иные темы. В его публикациях «Литгазеты» и в книгах есть и печальные стихи о давнем прошлом («Арагви», 1964), и нытьё о старости («Он то и дело на момент задрёмывал средь разговора»), и ожидание смерти («Дело близится к концу…»), и странное, даже изуверское восхищение «чистотой» и «тонкостью» некого художника, поскольку он —
Надо полагать, автор считает ещё более тонким художником, а не извращенцем и психопатом того, кто видит в гробу в белых тапочках человека любого возраста.
Но главное, чем поэт изумляет — молодое буйство на тему «стариковских эротических мечтаний» (Твардовский о Бунине). Вы только посмотрите заголовки: «Женщина, которую любили», «Женский пляж», где, естественно, все телешом, «Прежняя жена», «Женщина под душем», «Женщина с мужем»…
В этих эротических мечтаниях автору видится многое: то всего лишь мужская рука, которая «во тьме аллей там, где ей нужно, шарит» у женщины; то таинственная дама, что «совершив полёт (сексуальный), лежит охваченная ленью»; то ещё одна женщина, которую милый друг, не зная других средств развлечь, равнодушно целовал, «просто, чтобы не скучала», а она в ответ кусала; видятся ему и столь пылкие любовники, что «встречались днем», поскольку «не могли дождаться вечера»; и законные супруги, у которых, «как ни старались, не было детей», но они при любой погоде «не оставляли сладостных затей и
