Интересно отметить, что одним из учеников А.В. фон Шварца в этих учебных заведениях был будущий президент Аргентины (с 1946 по 1955 г. и с 1973 по 1974 г.) Хуан Доминго Перон.
Вскоре после приезда русского генерала-фортификатора представили президенту Аргентины республики Марсело де Альвеару.
Алексей Владимирович пишет:
«Он посоветовал мне поселиться не в городе, а в окрестностях, что я и сделал два года спустя. В тот же день я сделал визит русскому посланнику Е. Ф. Штейну. Он был назначен сюда еще при старом правительстве, но все еще продолжал признаваться официально. Узнав, что я намерен немедленно заняться серьезным изучением испанского языка, Е. Ф. Штейн рекомендовал мне сеньориту Карменситу Молтедо, и со следующего дня я стал брать у нее уроки, занимаясь три часа каждый день.
У директора школы я просил один месяц на подготовку языка и начал читать лекции на испанском языке с конца апреля. С учениками моими обеих школ сразу же установились отношения самые хорошие. Я видел с их стороны известный интерес к предмету и определенное желание знания, и, с моей стороны, я старался дать им возможно больше и в форме наиболее интересной и полезной. По-видимому, мы оценили друг друга верно, и так продолжалось в течение всего времени моего профессорства. Даже с учениками, кончившими школу, сохранялись добрые, дружеские и даже ласковые отношения.
Я всецело отдался работе по составлению курсов на испанском языке и книг по вопросам фортификации, поддерживая сношения с немногими соотечественниками моего круга. Среди соотечественников было два лица официальных — это посланник Евгений Федорович Штейн и настоятель русской церкви в Буэнос-Айресе священник отец Константин Изразцов.
Несмотря на то что старое русское правительство, пославшее Е. Ф. Штейна в Аргентину, уже не существовало, он все же продолжал признаваться посланником. Я думаю, что этим он обязан не только тому, что аргентинское правительство не признавало большевистского режима, но и большому такту, которым он обладал. Благодаря его большой обходительности, уму и умению ладить с людьми, он был очень любим в аргентинском обществе и поддерживал с властями самые дружеские отношения. Для русской колонии он был необходим, так как всегда охотно, а подчас и очень терпеливо, шел на помощь всем, кто искал ее у него. Он продолжал исполнять должность посла до 1931 года, когда оставил ее и переселился в Соединенные Штаты. С его отъездом русская колония осталась без защитника и без какой-либо поддержки.
Другим официальным лицом был священник Изразцов. Еще перед отъездом в Аргентину я слышал в Париже много отзывов о нем и его деятельности в Аргентине, рисующих его, как замечательного делового деятеля. Его долголетнее пребывание в этой стране создало ему большую популярность среди властей и в русском народе. В 1938 году он отпраздновал юбилей его 40-летней службы здесь. Юбилей прошел в очень торжественной обстановке. Все знавшие отца Константина единодушно и искренне приветствовали его».
Как мы уже знаем, в 1924 году А.В. фон Шварц издал на испанском языке начатое еще в Париже исследование «Крепости до, во время и после войны», в котором он проанализировал историю штурмов и обороны Льежа, Намюра, Антверпена, Новогеоргиевска и Ковно во время Первой мировой войны.
В 1925 году он опубликовал также на испанском языке капитальный труд «Прошлое и настоящее долговременной фортификации и ее применение к обороне государства». Позднее эта книга была переведена на французский (в Париже) и русский (в СССР) языки.
Помимо этого, А.В. фон Шварц стал автором большого количества других научных работ. Всего он опубликовал семь томов больших научных работ по проблемам организации обороны страны. Еще 25 отдельных исследований по разным вопросам военного искусства были опубликованы им в аргентинских военных журналах.
Алексей Владимирович без ложной скромности вспоминает:
«В 1925 году я уже закончил перевод на испанский язык моего труда по роли крепостей в минувшую войну. Он был издан военным издательством при офицерском собрании, называемом «Biblioteca del Oficial». Все офицеры армии состояли подписчиками этого издательства. Книга мне очень удалась. Со всеми возможными подробностями и вполне документально я описал в ней историю атаки и обороны Льежа, Намюра, Антверпена, Новогеоргиевска и Ковно, то есть всех тех европейских крепостей, которые были немцами атакованы и взяты. Я пользовался для составления этой книги подлинными документами и показаниями участников и считаю, что этот труд является по полноте собранных в нем данных единственным в этой категории. К сожалению, в Европе испанским языком владеют немногие, поэтому эта книга осталась для военных читателей европейских армий совершенно неизвестной.
В следующем году я закончил мою вторую работу, которую писал прямо на испанском. В том же году она была выпущена под названием: „Прошлое и настоящее долговременной фортификации и ее применение для обороны государства“. Вероятно, эту книгу постигла бы участь первой, то есть она канула бы в неизвестность, если бы в это время в Буэнос-Айресе не находился бы один французский офицер — полковник Икр. Он часто посещал нас, внося некоторое разнообразие в нашу однообразную жизнь. Увидев мою книгу, он решил, что французским офицерам полезно и необходимо познакомиться с моими идеями в отношении современных форм долговременной фортификации, и просил мое разрешение на перевод, на что я и согласился. В следующем году его перевод вышел отдельной книгой под названием „Fortification Moderne“. В том же году эта книга из Франции проникла в Россию и была переведена на русский язык моим бывшим товарищем генералом Виктором Васильевичем Яковлевым, все еще продолжавшим состоять профессором фортификации в бывшей нашей славной Николаевской, а ныне советской Инженерной Академии».
О своей жизни в Аргентине Алексей Владимирович рассказывает следующее:
«Президент республики Альвеар посоветовал мне поселиться не в центре города, а в его окрестностях, чему я последовал в скором времени, приобретя в Вижа Бажестер старую усадьбу, состоявшую из помещичьего дома и обширного парка. Мы с женой сейчас же переехали в нашу усадьбу, привели в порядок дом и поселились в нем, да так с той поры и живем здесь, слава Богу, благополучно. Вначале, когда ближайшие к усадьбе улицы еще не были замощены, было очень трудно сообщаться со станцией, особенно осенью и зимой в дождливое время. Однако год проходил за годом, Вижа Бажестер совершенствовалась, мостовые все приближались, и лет пять назад дошли до нашей «кинты». Тогда сообщение стало легче, и мы уже не чувствовали себя так одиноко, как раньше. Но все же жизнь наша была все время чрезвычайно однообразной.
Так проходил год за годом, и постепенно во мне, или, вернее сказать, в моем душевном настроении, происходила большая перемена. Когда я ехал в Аргентину, я переживал острый период тоски по родине, такой острый, что порой жить не хотелось, но приглашение меня в Аргентину на должность профессора фортификации вселило в меня большие надежды на то, что там создастся обстановка, в которой возможно будет жить если не так, как дома на родине, то, во всяком случае, занимаясь делом, к которому привык. Я думал также, что высшее аргентинское военное начальство привлечет меня к работе по организации обороны страны, и что за этой работой я, несомненно, сойдусь с моими сотрудниками, и это общение облегчит мне жизнь. В действительности этого не произошло — ни к какой работе я призван не был. Произошло же это потому, что такая работа в военном министерстве вовсе не производилась, или по какой-либо другой причине — я не знаю.
По мере того, как я постигал испанский, и курсы уже были закончены, свободного времени оставалось больше. Тогда, чтобы занять свободное время, я приналег на мои литературные работы. Помимо того, что я таким образом не давал времени для развития черных мыслей, я переживал еще и известное удовлетворение, которое всегда дает творчество.
Так и сложилась моя жизнь: школа, где я читал лекции, и дом, где я писал мои книги. Никакого общения ни с сотрудниками, ни с кем из старших аргентинских начальников не состоялось. Трудно установить истинную причину этого. Возможно, что их было несколько, и главная из них была та, что, несмотря на взаимные симпатии, я все же оставался чужим для аргентинцев. Обычай прийти к приятелю „на огонек“ вечером, запросто, так распространенный в России, здесь почти не существовал. Чтобы посетить кого-либо, нужно было заранее спросить согласия по телефону. Друзья посещают здесь друг друга в их офисах, днем, в служебные часы, что в России не допускалось. Влияло также и то, что я жил вне города, и
