тот же период, что и неандертальцы. И не смешались они с людьми, физически не могли, просто вымерли, не выдержав конкуренции с человеком.
— Спас, дорогой мой мальчик, организуй бани для гостей, — с нежностью произносит Йогиня и, словно мать, глянула на седовласого старика.
— Всё устрою, Матушка, — с почтением кланяется жрец.
— Может, дрова помочь подколоть? — предлагает Тарх.
— В принципе их достаточно, — Спас в размышлении поскрёб бороду, — хотя если скоро прибывает Многомудрый Вышень, не мешало бы пополнить дровницу.
Голова кругом идёт, Бог будет колоть дрова! Хотя, почему нет? Он же не работать будет, а трудиться, это в удовольствие. С недавних пор я понял разницу между работой и трудом, оказывается между ними пропасть, даже в корнях эти два слова разительно отличаются.
Из трубы, сложенной из толстых брёвен бани, струится светлый дым, на крыльце сидит немолодой банщик с супругой, женщина в летах, но статная, ухоженная, одежда нарядная, дорогая. В этом поселении все так одеваются, сколько я не смотрел, в скромных одеяниях никого не видел, не понятно кто здесь побогаче, а кто победнее, в достатке все. Рядом носится целая ватага их детей, не менее десяти. То кучу малу устроят в сене, то в прятки начинают играть, кричат, смеются, толкаются.
Банщик и его жена, увидев нас, неторопливо встают, с достоинством кланяются Великому Тарху.
— Мы пока дровами займёмся, пускай вначале эта прелестная гостья попарится, — обращает Тарх взор на взъерошенную, словно лису, побывавшую в курятнике, Катюшу.
Тарх играючи взваливает на колоду тяжеленные дубовые чурки, топор со свистом пробивает их на четверть, затем удар обухом о колоду и чурки, с треском разлетаются в стороны. Мы едва успеваем их подхватывать и носить к дровнице, там, на подхвате Спас, с любовью укладывает дровишки, чтоб аккуратно было, гармонично. Теперь я понимаю выражение: 'трудится как бог', за час Тарх наколол целую гору дров, мы из сил выбились, таская всё это.
Наконец он угомонился, вытирает пот с лица, с благодарностью принимает от смущённо улыбающейся красавицы в цветастом платке, кружку с морсом, залпом выпивает, крякнув при этом от наслаждения, затем наливают и нам.
— А вот теперь и попариться можно с удовольствием, — усмехаясь в русую бороду, говорит могучий Бог, замечает появившуюся из бани Катю. На ней чистый сарафан расшитый цветами, волосы мягко ниспадают на округлые плечи, сияют, словно чистое золото, глаза светятся мягким изумрудным огнём, на лице довольная улыбка. Она вздыхает полной грудью, под лёгкой тканью явственно обозначаются крепкие соски. У Великомудрого Тарха вспыхивают глаза, но замечает, брошенный украдкой ревнивый взгляд со стороны Эдика, поспешно отводит свой.
— Ну, мужчины, теперь наша очередь! — он весело скалит белые зубы, с примирением подмигивает Эдику, хлопает по широкой спине Османа. Он ему явно симпатичен. Осман выгодно от нас отличается, немногословен, взгляд задумчивый и в них отсвет далёких заснеженных вершин. Усталости, сын гор, не знает, он единственный из нас мог бы потягаться в силе с Великим Тархом.
Не часто я мылся в банях, скажу откровенно, большого восторга не испытывал, но здесь (!) — пар наполнен благоуханием неведомых трав, прикосновение веника к коже вызывает взрыв чудесной боли, словно целебное электричество, искрами проскакивает по мышцам, в теле просыпается сила и здоровый дух, тревоги уходят, мысли проясняются …
Разомлев, лежим на верхней полке, Тарх, периодически плескает на раскалённые камни из деревянного ведра родниковую воду, клубы пара кружат голову, доводя состояние, сродни лёгкому опьянению. Затем обливаемся ледяной водой, хохоча, выбегаем в предбанник, там уже лежит чистая одежда. Вероятно, нашу спецназовскую форму, забрали в стирку. Облачаемся в просторные рубашки, подпоясываемся плетёными ремешками, обалдеть как хорошо! В душе чувство радости и чистоты, полное умиротворение.
— Я раньше считал, что лучше моего деда никто не сможет приготовить такую баньку, а он сибиряк, знает толк как правильно поддать пару и собрать веничек, — Костя Сталкер едва не мурлычет как дворовой кот объевшийся сметаной. Удивительным образом его лицо побелело. Мне казалось он смуглый или это особенный диггерский загар, ан нет, обычная, годами въевшаяся в кожу грязь.
Эдик сорвал колосок, обсасывает стебелёк, с лица исчезло всегда напряжённо задумчивое выражение на гране прострации и шизофрении. Вероятно, за многое время, его мозг полностью расслабился, и он стал похож на нормального человека, не обременённого постоянными вычислительными процессами, происходящими в его подкорковой области.
— А ты заметил, Кирюха, банька на самом видном месте стоит, в центре посёлка? — у Эдика по привычки всё же шевельнулись аналитические процессы в извилинах.
— А где ж она должна стоять? — удивляюсь я.
— На Руси её помещали подальше от жилья и вообще считали местом враждебным, опасным, населённым всякой нечистью.
— Ну да, что-то я такое слышал, — соглашаюсь я.
— Так стало с принятием христианства, на Русь хлынули 'западные ценности', в том числе и осуждение к частому мытью тела. Один византийский миссионер Велизарий, побывавший на Руси ещё в девятом веке, писал: 'Православныя словены и русины дикiя люди и житiе ихъ дико и безбожно. Мужи и девки нагiе вместе запирашися во жарко истопленной избе и истязаша телеса своя, хлесча себя прутiями древеснымя до изнеможенiя и опосля прыгаша во прорубь али сугроб и охолопишися вновь идяше во избу истязати телеса своя'. Для него русская баня, древнейший обряд, был проявлением дикости. Во времена христианизации бани, естественно, попытались уничтожить, 'яко место поганое и бесовское'.
Катя слышит наш разговор, с усмешкой добавляет:- Я читала про одну средневековую королеву, не помню, как звали, но это не важно, так её считали исключительной чистюлей, раз в полгода она окуналась три раза в бочку с водой.
— Да уж, представляю, как воняли рыцари в своих сверкающих доспехах, — неожиданно изрекает Осман.
От неожиданности мы смеёмся. Великий Тарх слышит наш разговор, но не вмешивается, ему не весело, напротив, брови сурово сдвинул, в глазах печаль. Вероятно, он заглядывает в будущее и оно для него 'поганое и бесовское'.
После баньки, как это принято на Руси, застолье. Йогиня-Матушка приглашает нас в отдельный терем — это место для трапез. Оказывается для этих целей у каждого жителя лесного Скита отдельный дом.
Внезапно, тяжёлый гул заставил содрогнуться наши тела. Великий Тарх останавливается на крыльце, возводит глаза к верху, светлая улыбка освещает лицо как солнце после дождя:- Прадед прилетел, — как-то по-детски говорит он.
На огромной высоте наползает на небо мегалитический космический корабль. Мои друзья вжали головы в плечи от страха. Даже я, уже видевший подобное, испытываю трепет и восторг.
От него отделяется яркая искорка и, словно молния несётся к земле. У виман Йогини и Тарха, приземляется ещё одна, сияющая как бриллиант.
Ожидаем, что сейчас откроется люк и выдвинется трап, но ничего подобного не произошло, Бог Вышень материализовался рядом с нами, и пространство прогнулось от его тела. Вокруг сверкают бесчисленные электрические разряды и словно проявляются различные сюжеты, как кадры из фильмов.
— Он живёт в разных Реальностях одновременно, — шепнул Тарх.
Вышень обводит всех взглядом и воздух, словно густеет и льётся как кисель, непонятная сила сковывает ноги, сложно дышать и ужас возникает в душе, но затем он отступает и ему на смену рвётся восторг. Верховный Бог-Судья слегка улыбается, он уже знает о нас всё, его устраивает наше присутствие.
Громыхнул голос и слепящие молнии разорвали пространство:- Здравствуй, правнук, рад видеть тебя, — с необычной нежностью говорит он.
Как это не вяжется с его суровым лицом. Мне казалось такие существа уже не испытывают эмоций, как хорошо, что это не так. От этого открытия мне становится на душе спокойно.
— Здравствуй, прадед, — Тарх делает шаг, и они обнимаются как обычные люди.
