он глядит старинным мастеровым, и пахнет от него смолистым деревом, политурой, клеем. Он хорошо грамотен, — любит читать, с гордостью говорит, что отец его, простой крестьянин, землепашец, всех своих сыновей вывел в люди — каждому в руки дал мастерство, ну, а сам уж он дал своим сыновьям высшее образование.
Василия Васильевича я застаю на кухне. Жена его, врач, только часа через два придет с работы, а ему надо ехать, и он обедает один.
Сегодня с утра было солнечно, а сейчас вдруг полил дождик, чертит наискосок по оконным стеклам. Василий Васильевич открывает окно, смотрит на небо и говорит пренебрежительно: «Дачный!» Это значит, что дождик — для освежения, ни пользы от него, ни вреда. И еще он говорит, что если с утра перистые облака, тогда ожидай ненастья. А сегодня с утра их не было. Дождик этот случайный, короткий.
Как всегда, разговор у нас вскоре заходит о том, каким образом секретарю райкома руководить колхозами, оставаясь при этом именно партийным руководителем. Понятно, почему Василия Васильевича это так волнует, — он ведь несколько лет занимался вроде этим же самым делом, но только сидел в кабинете через дорогу от райкома, в райисполкоме.
Я вспоминаю два случая, которые, когда я наблюдал их, показались мне как бы двумя сторонами партийного руководства колхозами района. Наблюдал я это порознь, и относятся оба случая — к практике двух разных секретарей. Но было бы хорошо, кажется мне, обе эти стороны соединить.
Однако пусть уж решает Василий Васильевич.
И я рассказываю ему, как в пятидесятом году, в задонских степях, перед началом весеннего сева познакомился с одним секретарем райкома.
В район я тогда приехал, что называется, с тыла — из соседнего района прямо в колхоз. Дело было под вечер, и я сразу, пока не стемнело окончательно, отправился смотреть молодой лес, выращенный колхозниками в степи. Когда я вернулся в село, все комнаты конторы были уже заперты и только в одной горело электричество, сидел народ. Комната была большая, с длинными скамейками вдоль стен. На скамейках сидело несколько человек, видать по всему — агроном, учителя, бригадиры… Посреди комнаты, на табуретке, прямо-таки возвышался огромный, могучий мужчина в коричневой кожаной куртке и пыльных сапогах. Большие руки его тяжело и устало опирались на некое подобие отбойного молотка, сделанного из белой жести, с вонзившимся в пол железным острием. Рядом, на полу, лежали зерна кукурузы, выкатившиеся, по всей видимости, из этого инструмента. Я уже знал, что инструмент этот — ручная кукурузосажалка, употребляемая при квадратно-гнездовом способе возделывания кукурузы. В том году этот способ впервые, кажется, применялся в задонских степях, а тракторных сеялок тогда еще не было. И вот человек в кожаной куртке, секретарь райкома, как тут же выяснилось, ездил по колхозам и прямо в поле обучал людей умению пользоваться кукурузосажалкой. Он делал это не один, конечно. По решению бюро райкома, весь партийный и беспартийный актив райцентра научился этому делу и учил колхозников.
Спустя год, уже в кубанских степях, зимой, сидели мы с одним знаменитым тогда комбайнером у секретаря райкома партии. Комбайнер был здешним депутатом, но он учился в Москве и поэтому приезжал сюда только летом работать да еще на зимние каникулы. Понятно, что он интересовался делами каждого из районов своего избирательного округа. Он расспрашивал секретаря, нет ли у них чего-нибудь такого, в чем надо помочь. Секретарь, болезненный человек в накинутой на плечи офицерской шинели — он был демобилизован из армии после тяжелой контузии, — делился своим проектом некоторых изменений в экономике района. Район сеял сплошь одну пшеницу, денежный доход от которой, если сравнить, скажем, с техническими культурами, не так уж велик. Поэтому райком партии, исследовав положение дел, решил просить планирующие органы, чтобы району разрешили сеять еще и сахарную свеклу, и клещевину.
Очевидно, надо уметь охватить мыслью все хозяйство района, коренные его особенности, обдумать завтрашний день. Но одновременно с этим надо еще уметь личным примером, прямым показом учить колхозников новым приемам и способам работы. Конечно, этим не исчерпывается партийная работа вооб- ще, речь о практическом руководстве хозяйством.
Василий Васильевич соглашается со мной.
Затем он высказывает сожаление, что нет в Райгороде такого места, где бы по вечерам собирались районные работники, председатели колхозов, учителя, агрономы, собирались не обязательно на лекцию или доклад, не на какое-нибудь специальное совещание, которых и так хватает, а просто посидеть, потолковать. Нужен бы такой клуб — не железнодорожников, не ткацкой фабрики или другой профессиональный, какие в городе имеются, не Дом культуры, у которого свои задачи, — нужен бы клуб интеллигенции.
Покамест я иду к себе в Ужбол, проясняется, снова жарко.
Дом у нас на замке — все работают. Замок в здешних местах — вещь условная, висит он для порядка, потому что всем известно, где у хозяйки ключ: под порожком, в какой-нибудь щелочке, под камнем… Никакого «баловства» при этом не бывает. Можно бы и не вешать замок, но с ним как-то вернее, да и каждый знает, что хозяев дома нет, нечего и заходить.
В избе чисто? мух не слышно, в окна печет солнце, а из печи, истопленной утром, тянет жаром. Сухое тепло стоит в избе, и это приятно даже в жаркий день, потому что нет мух, воздух чист, поблескивает крашеный пол с постланным от порога и до стола перед окнами белым рядном.
Серые тучи дымятся над селом; дальше, к озеру, они светлеют, там они светятся, а еще дальше, к горизонту — приобретают плотность, синеву.
Наталья Кузьминична поглядела на небо и сказала:
«А с утра-то совсем было красно!..»
Подошел кузнец, и она спросила его, к кому это ночью милиционер приезжал! Кузнец ответил, что к Ваське Старосельцеву — он с вечера напился, разогнал семью, всё дома изрубил, жена с детьми у соседей ночевали… Должно, догадался кто-то в милицию позвонить, вот милиционер и приехал, велел Ваське Старосельцеву сегодня явиться для разговора.
Наталья Кузьминична сказала кузнецу:
«Ты, гляди, не лей, а то и с тобой так-то будет».
Кузнец возражает, что с ним такого не будет, пить он бросил.
Наталья Кузьминична идет в избу и здесь, не помню уж почему, начинает рассказывать мне, как в прежние времена обстояло дело с молоком.
В единоличном хозяйстве такого заведения не было, чтобы в город молоко носить. Из Ужбола некоторые еще носили — на себе носили, потому что лошадь ведь занята. А в ее родной деревне, там молоком не торговали, стыдно считалось — молоко продавать. Да и мало его было. Коровы столько не доились, сколько сейчас. Крынок пять надоили, так это себе надо. Почему так мало, пять крынок? Потому что коровы были не такие. Это уж при колхозе стали выбирать, чтобы в очках, черные с белым, ярославки. А тогда были и пестрые, и красные, какие хочешь. Это уж от колхоза бабы научились. И не кормили прежде, как теперь. Сена коровам не давали, сено лошади шло, а корове— стряска: солому сенцом посыплют. Летом, конечно, пасли, как и сейчас, одинаково, но молоко у коровы от того, как ее зимой закормишь. А зимой — стряска. Павел Иванович и то уж недавно говорил: набаловались наши коровы, сена им подавай, а прежде и соломе рады.
Из рассказа этого видно, что до коллективизации корова в здешних местах мало что значила в хозяйстве. Иное дело лошадь — главное орудие труда на земле. Лошадь непосредственно участвовала в производстве товарных продуктов, какими здесь издавна были картофель, капуста, цикорий, горошек, огурцы, лук… А корова нужна была только для навоза и для небольшого количества молока, потребляемого семьей, ребятишками по преимуществу. Молочное животноводство до коллективизации не было здесь товарным. Поэтому лошади шел значительно лучший корм, нежели корове.
Сейчас же и в колхозах и в личном хозяйстве животноводство идет почти вровень с древним здешним огородничеством. Колхозы сумели сделать то, что крестьянину среднего достатка было не по силам, — завести породистых коров, осушить сотни гектаров болот и сеять на них травы.
Таким образом, в районе устанавливается необходимая гармония.
Задача теперь в том, чтобы все здешние болота превратить в пашни и в сеяные луга. Это позволит держать больше коров, надаивать от каждой больше молока. Но и урожайность овощей при этом вырастет, потому что земля станет получать куда больше навоза, чем сейчас.
