Каэтано вскочил, позабыв на мгновение о своем недомогании. На его лице можно было прочесть чувство возмущения и несогласия. Он не желал подчиняться Чино, хотя его предупреждение и диктовалось суровой необходимостью. Собрав последние силы, которые у него еще остались, он решил выступить против и отстоять свое мнение. При этом он попытался привлечь на свою сторону Тони:
— Да, теперь ясно! Этот человек рехнулся! Что он замышляет? Кто ему сказал, что он наш командир? Тони, мы этого ему не позволим… сначала он остановил двигатели, и мы дрейфуем, хотя есть еще топливо и мы можем идти, затем установил порядок, по которому мы должны просить у него воды… Что это такое? Он возомнил, что является здесь хозяином. Нет, Тони, этого не будет. Мы ему не позволим… Посмотри, у него штурвал, он прибрал к рукам топливо и воду. А что же ты и я, мы, выходит, ничего не значим? Это не дикий Запад, дружок, и никто не назначал тебя шерифом.
Тони пояснил свою позицию:
— Он знает, что делает. Он привез нас сюда.
— Кто кого привез? — Недовольство Каэтано было очевидным.
Чино повернулся спиной к штурвалу, дав возможность судну идти без управления:
— Единственный человек, кто никого никуда не привез, это ты, Каэтано. Ты не мог оторвать голову от палубы.
— Здесь никто никого не везет, дабы было известно. И давайте решим, как поделить воду и топливо… Я не допущу, чтобы ты распоряжался ими, как тебе вздумается.
Он попытался завладеть водой. Чино положил руку на бачок:
— Если ты еще приблизишься, я просто выброшу все за борт, и потом посмотрим, как поделить все это. Так что решай… По-моему, тебе лучше успокоиться.
Этого предупреждения оказалось достаточно, чтобы утихомирить Каэтано. Море, словно тоже вставая на сторону Чино, начало волноваться. У Каэтано возобновился ужасный приступ тошноты, который мучил его с самого начала плавания.
Когда Тони понял, что он наконец успокоился, «Моя мечта» уже шла по водам пролива. Глядя на конвульсивные движения Каэтано, Тони понял, что сделал совершенно правильно, став на сторону капитана, настоящего морского волка, который уверенно и спокойно стоял у штурвала. Он был похож на того генуэзского мореплавателя, который был вынужден столкнуться с восстанием своих неверных моряков, не простивших ему задержку с прибытием на обещанную землю. Однако Тони преувеличивал в своих размышлениях твердость, продемонстрированную его другом. Он смешивал ее с уверенностью, хотя это была лишь дерзость. Будучи далек от тех забот, которые выпали на долю капитана, Тони не подозревал и не мог знать о его тревогах. Чино же после полудня еще больше утвердился в своих сомнениях и был почти уверен, что судно идет ошибочным курсом. Ничто не может в открытом море служить хорошим ориентиром. Чино ежеминутно посматривал на небо, где солнце медленно клонилось к западу и путало все его расчеты. Казалось, оно двигалось все медленнее. Опасения, что судно идет не к земле, а в открытый океан, снова заставили его задуматься.
«Да, видимо, все пропало. Где же теперь остановимся? Наверное, когда закончится продовольствие? Сколько времени я еще смогу удерживать в покое этих двоих? Что они будут делать, когда поймут сложность обстановки? Кто знает, что будет! Это почти то же, что остаться одному и положиться на волю судьбы. Что я могу еще сделать кроме как ждать? А может быть, что-нибудь придет в голову, пока не будет израсходована последняя капля горючего?»
В час тридцать дня положение солнца изменилось. Чино заметил эту деталь и немного воспрянул духом, положив руль на правый борт: «Теперь ясно, теперь уже нет сомнений». Сомнения начали рассеиваться. Однако он предпочитал пока отмалчиваться. С этого момента он знал, что какая-то земля должна им встретиться.
В час пятьдесят море было уже спокойным. Каэтано снова пришел в себя и начал длинный пессимистический разговор с Тони, который с беспокойством слушал его. Чино тоже принялся слушать с таким видом, как будто бы он присутствовал на ночном бдении у тела покойника в присутствии совершенно незнакомых ему людей. Каэтано говорил с большим подъемом, и его разговор вертелся вокруг морских приключений с трагическим исходом. Он говорил о судне, набитом эмигрантами, которое несколько лет тому назад поглотил пролив, о ребенке, который умер от жажды на судне, сбившемся с курса. Он был в агонии и не понимал, почему его родители отправились в это страшное путешествие. Затем речь зашла о мужчине, который по радио безуспешно умолял о помощи береговую охрану США, но корабли из-за плохой погоды не смогли выйти в море; о том, как однажды утром к берегу прибило плот, на котором был один-единственный человек, крепко привязанный к мачте и уже скончавшийся от жажды; об одной женщине, которая сошла с ума и бросилась в море к акулам, оказавшись на маленьком островке Багамского архипелага. Затем пошли бедствия, связанные с опасностями Бермудского треугольника с его фантастическими «летучими голландцами» и другими страшными случаями. Каэтано рассказывал о жестоких схватках в открытом море между бандитами — современными пиратами, которые появляются на катерах с артиллерийским вооружением, о том, что они не менее кровожадные, чем Олонес. Эти стреляли без предупреждения, и никто не знал, что будет после встречи с ними. Он рассказывал также о быстрых и легких торпедных катерах Кастро, их моряках, которые способны преследовать суда вплоть до самого побережья Майами и задерживать беглецов под носом у американского флота. Излагая все это, Каэтано время от времени произносил какую-нибудь хвастливую угрозу, пытаясь таким образом подавить свой собственный страх:
— Вот это было зрелище! Из сторожевого катера ударил разноцветный сноп пулеметного огня. Он разнес в щепки плот и всех, кто был на нем, не дав им возможности даже спрыгнуть в воду. Все было объято пламенем! Им не позавидуешь!
Чино продолжал хранить молчание. Он уже не опасался той возможной реакции, которую могла вызвать болтовня Каэтано, и совсем перестал его слушать, глядя внимательно на горизонт, ища подтверждение близости берега. В конце концов он заметил то, что искал:
— Эй, посмотрите на воду!
— Что случилось?
— Море, вы что, не понимаете? Не видите, что вода уже меняет свой цвет? Смотрите туда, не кажется ли вам, что она стала светлее?
Тони перегнулся через левый борт. Он подтвердил, что капитан прав. Действительно, вода принимала все более светлый оттенок.
— Что это может означать?
— Во-первых, это хорошая новость. Изменение цвета говорит о том, что континентальная платформа уже недалеко. Настоящая суша, понимаешь? Соединенные Штаты. Это говорит о том, что если мы пойдем и дальше этим курсом, то очень скоро будем у самого побережья.
Тони разразился радостными криками, запрыгал на палубе, шумно жестикулируя, но Каэтано был по- прежнему мрачен, потому что для него единственной хорошей новостью было бы появление берега. Он не придал никакого значения этому открытию.
Однако другая находка сразу же произвела в нем перемену. Тони обнаружил буй, который качался слева по борту. Тут же легли на курс к нему, а подойдя, определили, что это было не что иное, как средство для обозначения сетей, применяемое рыбаками.
Каэтано снова высказал глупую идею:
— Наконец-то! Мы остаемся здесь, на этом самом месте. Хозяин этих буев должен вернуться сюда, чтобы собрать свои снасти. Он и покажет нам путь до Майами.
Его подавленность сменилась оптимизмом. Но Чино поправил его явное заблуждение:
— А если рыбак забыл о своих снастях или пока не собирается возвращаться сюда? Что же мы останемся здесь охранять его улов, пока он не придет?.. Гениально!
— Почему бы нам не посмотреть, что там в сетях? — предложил Тони. — Возможно, там настоящий обед.
— А! Эта идея уже лучше.
Подняли ловушку. В ней были лангусты.
— Да, сейчас мы приготовим хороший обед.
В этом месте они задержались, чтобы приготовить странную еду из лангустов, которая получила название «блюдо для буя». После обеда пошла оживленная беседа, в ходе которой было высказано много
