Я надену платье цвета ночи

«И почему я заснула? — корила она себя, вылезая из меловой ямы. — Мне надо поскорее вернуться обратно! Нельзя было оставлять бедняжку там одного!»

Она вытаскивала метлу из колючих кустов, окружавших курган, как вдруг замерла на месте. Кто-то следил за ней; это ощущение чужого взгляда на шее… Она резко обернулась, и увидела старуху в чёрном, высокую, с тростью. Старуха исчезла прямо под её взглядом, словно растворившись в воздухе.

— Мистрис Ветровоск? — произнесла Тиффани, но тут же поняла, что это глупо. Матушка Ветровоск скорее померла бы, чем стала пользоваться тростью, а уж при жизни тем более. Краем глаза Тиффани заметила какое-то движение. Она ещё раз резко обернулась и увидела зайчиху [9], сидящую на задних лапах, она смотрела на Тиффани с любопытством и без всякого страха.

Впрочем, чего ей бояться? Фиглы на зайцев не охотились, а пастушья собака нипочём не догонит, у неё скорее лапы отвалятся, прежде чем у зайчихи хотя бы собьётся дыхание. У зайчихи нет душной норы, в которой её могли бы поймать в ловушку; она живёт скоростью, носится по полям, словно ветер… поэтому порой вполне может позволить себе спокойно посидеть на месте и понаблюдать, как неспеша течёт мимо весь остальной, медленный мир.

Вдруг зайчиха полыхнула огнём. Секунду она сияла, а потом, совершенно невредимая, вихрем унёслась прочь.

«Так, — подумала Тиффани, вытаскивая из кустов метлу. — Рассмотрим ситуацию с точки зрения здравого смысла. Земля не обожжена, да и вообще зайцы редко самовозгораются, значит…»

Тут её мысль остановилась, потому что в памяти словно открылась маленькая дверка.

Зайчиха мчится, огня не боится.

Где она читала эту фразу? А может, слышала, например, в какой-нибудь песне? В старой колыбельной? Причём тут вообще зайцы? Ладно, неважно. Тиффани была ведьмой, и у неё были обязанности. Загадочные предзнаменования могут и подождать. Ведьмы знают, что загадочные предзнаменования так и кишат вокруг. Их повсюду хоть пруд пруди. В любой момент достаточно просто выбрать подходящее случаю.

Тиффани пронеслась над спящей деревней, летучие мыши и совы без труда уворачивались от её метлы. Дом Пустов стоял у самой околицы. Его окружал сад. У каждого деревенского дома был сад. В нём обычно росли овощи, или, если в доме командовала жена, овощи вперемешку с цветами. Дом Пустов был окружён четвертью акра жгучей крапивы.

Это всегда злило Тиффани до самых подошв её крепких деревенских башмаков. Что мешало Пустам выдрать сорняки и посадить, например, картошку? Для хорошего урожая требовался лишь навоз, а уж этого добра в скотоводческой деревне хватало с избытком; не натащить его в дом — вот это была вправду трудная задача. Мистеру Пусту нужно было лишь совсем немного потрудиться.

Видимо, он возвращался в амбар, или кто-то другой, по крайней мере. Тело ребёнка лежало теперь на кучке соломы. Тиффани загодя припасла кусок старого, но ещё крепкого холста, это было, во всяком случае лучше, чем мешковина. Но кто-то уже побеспокоил маленький трупик, разложив вокруг него цветы. Точнее, в данном случае, крапиву. Загадочный посетитель даже поставил рядом и зажёг свечу в жестяном подсвечнике, такие были в каждом деревенском доме. Свеча. Огонь. На куче соломы. В амбаре, полном пересохшего сена и, опять-таки, соломы. Тиффани с ужасом взирала на эту сцену, как вдруг услышала у себя над головой хрип. На стропилах амбара висел какой-то мужчина.

Стропила потрескивали. Вниз сыпались клочья сена. Тиффани быстро поймала сухие травинки и поспешно взяла свечу, пока весь амбар не занялся пламенем. Она уже собралась задуть огонёк, как вдруг сообразила, что тогда останется в темноте наедине с этим человеком, который мог быть, а мог ещё и не быть трупом. Она осторожно поставила свечу на пол у двери и принялась лихорадочно искать что-нибудь острое. Но это же амбар Пуста, здесь всё было тупым, кроме, разве что, пилы.

Наверняка это он! А кто же ещё?

— Мистер Пуст? — спросила она, осторожно взбираясь на пыльные стропила.

В ответ раздался только хрип. Это хорошо или плохо?

Тиффани умудрилась сесть верхом на одно из стропил, сжимая в руке пилу. Проблема в том, что ей требовались ещё минимум две свободных руки. Вокруг шеи мужчины была туго затянута толстая верёвка, тупые зубья пилы лишь отскакивали от неё, заставляя тело ещё сильнее раскачиваться в воздухе. Вдобавок, этот идиот тоже начал дёргаться, отчего верёвка не только раскачивалась, но и начала перекручиваться, а Тиффани чуть не свалилась вниз.

Вдруг в воздухе сверкнул металл, и Пуст камнем рухнул на пол. Тиффани пошатнулась, но смогла удержать равновесие, она обхватила стропило и наполовину слезла, наполовину соскользнула вниз, к неподвижному телу.

Её ногти царапали обвившую шею мужчины верёвку, но та была тугой и не поддавалась… в этот момент должна была, по идее, зазвучать торжественная музыка, потому что прямо перед Тиффани, сжимая в руке свой блестящий клеймор, вдруг появился Роб Всякограб. Он вопросительно взглянул на Тиффани.

Она мысленно застонала. Да что ж ты за урод такой, мистер Пуст? Что ты за тюфяк, если даже повеситься толком не можешь? Какой от тебя прок? И не оказала бы я миру большую услугу, позволив тебе закончить то, что ты начал?

Вот в этом беда с мыслями. Они будто сами собой возникают, а потом пролезают тебе в голову, в надежде, что ты их подумаешь. Такие мысли надо гнать прочь; иначе они тебя одолеют, сломают, и ты превратишься из ведьмы в хихикающую старую каргу.

Есть такая поговорка: «Чтобы понять человека, нужно пройти милю в его ботинках». Довольно глупая, с точки зрения Тиффани, потому что после этого владелец ботинок, скорее всего, нагонит тебя и предъявит обвинение в краже обуви… если ты только не удерёшь от него, воспользовавшись тем обстоятельством, что он босиком. Впрочем, она понимала, что эта поговорка означает на самом деле, и вот перед ней лежит человек, который буквально в одном вздохе от смерти. У неё не было выбора, вообще никакого. Пусту следовало дать этот вздох, хотя бы ради пучка крапивы, которую тот принёс к трупу своего внука; где-то внутри этого несчастного идиота скрывалась маленькая частичка добра. Очень маленькая, но она была. И спорить здесь не о чем.

В глубине души проклиная себя за мягкотелость, Тиффани кивнула атаману Фиглов:

— Ладно, давай. Постарайся не порезать его слишком сильно.

Сверкнул меч; разрез был нанесён с хирургической точностью, хотя хирург, в отличие от Роба, хотя бы иногда моет руки.

Рассечённая верёвка хлёстко развернулась и отлетела прочь, словно живая змея. Пуст с такой жадностью втянул в себя воздух, что пламя стоявшей у двери свечи на секунду стало горизонтальным.

Тиффани поднялась с колен и отряхнула платье.

— Зачем ты вернулся? — спросила она. — Что ты искал здесь? И что надеялся найти?

Мистер Пуст лежал молча. Он даже ничего не прохрипел в ответ. Он выглядел таким жалким, что его было трудно ненавидеть теперь.

Быть ведьмой означает постоянно делать выбор. Такой выбор, который обычные люди не хотят делать, или даже вообще не догадываются о его существовании. Тиффани протёрла лицо Пуста клочком тряпки, смоченной у колодца рядом с амбаром, и завернула мёртвого ребёнка в кусок холста, который принесла с собой для этой цели. Не лучший в мире саван, но, в общем приличный. Отстранённо напомнив сама себе, что нужно будет пополнить запасы перевязочного материала, она вспомнила, что пора выразить благодарность.

— Спасибо, Роб, — сказала она. — Без тебя я бы, наверное, не справилась.

— Куда там, справилась бы, — проворчал Роб, хотя они оба знали, что это неправда. — Я, ведаешь ли, случайно мимо проходил, и не шпионил за тобой ни чуточки. Это, как его, чистое сов падение.

— Что-то много совпадений в последнее время, — заметила Тиффани.

— Айе, — улыбаясь, кивнул Роб. — Тако есть. Вот и ещё одно сталося.

Смутить Фигла было невозможно. Такие мысли просто не умещались у них в голове.

Роб посмотрел на неё.

— Теперя что?

Вот это всем вопросам вопрос. Ведьма всегда должна иметь такой вид, будто