Я надену платье цвета ночи

всегда говорили, что мой цвет — зеленоватый eau-de-nil. Кстати, может согласишься выступить в роли главной подружки невесты? Хотя у меня полно, разумеется, всяких дальних родственниц, которые уже недели две разгуливают в нарядах подружек, ожидая приглашения.

Тиффани продолжала смотреть в никуда, точнее, в две дыры в никуда. В настоящий момент, эти дыры занимали все её мысли, ей хватало проблем, помимо «дальних родственниц».

— Спасибо за предложение, но я сильно сомневаюсь, что ведьмы годятся в подружки невесты, — сказала она.

— Подружки невесты? Свадьба?

Сердце Тиффани ушло ещё дальше в пятки. Всё, хватит. Она бросилась прочь из комнаты, прежде чем тварь сможет разузнать что-то новое. Как он ищет? На что обращает внимание? Может, они с Летицией только что дали ему в руки ключ? Тиффани сбежала в темницу, которая из тюрьмы стала теперь безопасным убежищем.

Очень кстати пришлась подаренная Летицией книжка. Тиффани раскрыла её и начала читать. В горах она научилась читать быстро. Там книги можно было найти только у бродячих библиотекарей, которые, если ты опаздывала с возвратом, штрафовали тебя на пенни, весьма приличная сумма денег для мест, где стандартной единицей обмена считался старый башмак.

Книга повествовала об окнах. Необычных окнах, хотя и обычные тоже порой могут играть эту роль. А за ними… нечто. Иногда — чудовища. Таким «окном» может стать что угодно — картина, книжная страница, даже обыкновенная лужа в подходящем месте. Тиффани снова вспомнила гоблина из книги сказок — порой он злобно хохотал, а порой просто ухмылялся. Тиффани ничуть не сомневалась в этом. Изменения были небольшими, но они были. И каждый раз ты начинаешь гадать: что-то вправду изменилось, или ты просто неточно запомнила?

Книга шуршала в руках, словно голодная белка, вдруг проснувшаяся в дупле, полном орехов. Автором был волшебник, весьма скучный и многословный, но книжка всё равно оказалась интересная. Она рассказывала о людях, которые пропадали в картинах, а также о других, которые из картин появлялись.

Окна были способом попадать из одного мира в другой, окном могло оказаться что угодно, а другой мир мог оказаться где угодно. Она слышала прежде, что глаза хорошего портрета следят, как ты ходишь по комнате, однако, согласно этой книге, они вполне могли последовать за тобой домой и проследить, как ты ложишься спать — идея, о которой ей в данный момент даже думать не хотелось. Будучи истинным волшебником, автор стремился пояснить свою мысль при помощи разнообразных графиков и диаграмм, которые были очень красивыми, но ничего, фактически, не объясняли.

Лукавый бежал к ней внутри той чёрной книги, но Тиффани успела захлопнуть фолиант, прежде чем страшный призрак выбрался наружу. Она даже успела разглядеть его руку в тот момент, когда опустился пресс. «Но его не раздавило там, — думала Тиффани. — Потому что на самом деле его не было в книге, он присутствовал внутри лишь в некотором магическом смысле. Он будет искать меня другими путями. Вот бы узнать, какими». Теперь-то её обычные утомительные дни, полные сломанных ног, больных желудков и вросших ногтей казались ей вполне привлекательным времяпрепровождением. Она всегда говорила людям, что эти скучные заботы и есть суть ведьмовства, и это было правдой, вплоть до того момента, пока из ниоткуда вдруг не вынырнуло нечто ужасное. Тут уж обычные примочки не помогут.

На книгу упал маленький пучок соломы.

— Ладно уж, можете выходить, тут никого нет, — сказала Тиффани. — Вы ведь здесь, правда?

— Айе, тута мы, — раздался голос прямо у неё над ухом.

И они появились: из-за брикетов соломы, паутинок, яблочных полок, коз и друг из-за друга.

— Ты ведь Мал-мала Чокнутый Артур?

— Айе, мисс, то правда. Даже молвить неловко, но Роб Всякограб оченно на меня полагается нонеча и поручает всякое. Я полицей, ведаешь ли, а он считает, что полицею с верзилами сподручнее дело иметь, они от этого сильнее пужаются. Кроме того, я умею по-вашему, по-верзильски молвить! Роб сам в кургане нынче обретается. Не верит он Барону вашему ни на грош, волнуется, как бы снова с лопатами не пришли.

— Я прослежу, чтобы такого не случилось, — заверила его Тиффани. — В прошлый раз просто вышло некоторое взаимное непонимание.

Мал-мала Чокнутого Артура эта речь, похоже, не убедила.

— Рад я такое слышать, мисс, и Атаман рад был бы тоже, ибо, ведаешь ли, стоит лишь хоть одной лопате в курган наш вонзиться, и в замке вашем ни единого живого мужчины не останется, и будет плач превеликий повсюду женский, исключая присутствующих, разумеется.

Со стороны прочих Фиглов раздался одобрительный шум, имеющий общим смыслом немедленное умерщвление любого, посмевшего поднять лопату на фигловский курган, и то, как все и каждый из таковых отвратцев ужасно пожалеют о содеянном.

— Штаны, — пояснил Слегка-Менее-Толстый-Чем-Толстый-Джок-Джок. — Когда Фигл забирается отвратцу в штаны прямо, отмщение и воздаяние великое тут лишь починается.

— О, айе, прыжки и скачки и горе великое на них! — поддержал Мал-мала Джок Седой.

Тиффани была потрясена.

— И когда же Фиглы последний раз бились с верзилами?

После некоторой дискуссии Фиглы пришли к выводу, что это была Великая Битва При Навозных Кучах. Которая, как пояснил Джок Седой, сопровождалась «воплями превеликими, беготнёй, по земле топотанием, небывалым жалостным хныканьем, а тако же хихиканьем громким женским, ибо мужчины сдирали с себя препоспешно штаны, ставшие им врагами вдруг, коли вы ведаете, о чём я толкую».

Тиффани слушала этот удивительный рассказ с раскрытым ртом. Наконец, она очнулась и спросила:

— Но доводилось ли Фиглам хоть раз убивать человека?

Тут Фиглы принялись отводить глаза, шаркать ногами и чесать в затылках, что неизбежно привело к выпадению традиционного дождя из насекомых, припрятанной еды, интересных камешков и прочего, о чём лучше не говорить в приличном обществе. Наконец, Мал-мала Чокнутый Артур сказал:

— Лично я, мисс, как Фигл, лишь недавно познавший, что он не карлик-башмачник, могу без ущерба для чести своей сказать, что братья мои, когда жили в дальних горах, действительно бились порой с людьми, пришедшими «золото фей» копать. И были то битвы преужастные, и бандиты, слишком тупые, чтобы бежать, оказывались порой умны предовольно, чтобы помереть. — Он откашлялся. — Однако, в оправдание братьев моих, хочу молвить, что бились мы всегда честно, не более одного Фигла на десять человек. Уж куда честнее-то. Не наша вина, что некоторые люди порешили самоубивством жизнь свою покончить.

Опасный блеск в глазах Мал-мала Чокнутого Артура заставил Тиффани уточнить:

— И как именно они совершили самоубийство?

Фигл-полицейский пожал своими маленькими, но широкими плечами.

— Принесли лопаты к Фигловскому кургану, мисс. Я ведь законник, мисс. Я и кургана-то не видал, пока не повстречал сих благородных жентльменов. Но даже моя кровь кипит, мисс, просто вскипает, как вода в горшке. Сердце моё колотится, пульс частит, а горло пылает, словно глотка дракона, от одной мысли о холодной стали, крушащей глиняные бока Фигловского кургана. Я убил бы человека, способного на такое, мисс. Убил бы до смерти, а после смерти снова настиг и снова убил, и снова, и снова, потому что это адов грех, мисс, покушаться на наш народ, и одной смерти за него мало. Тем не менее, поскольку я человек закона есть, как поминалось ранее, я со всех сил надеюсь, что нынешнее «непонимание» разрешится без бойни, кровищи, воплей, стонов, плача и развешивания потрохов по деревьям, доселе невиданного, ведаешь ли.

После этой пылкой речи Мал-мала Чокнутый Артур, державший свой полноразмерный полицейский жетон, словно щит, воззрился на Тиффани с выражением одновременно смущённым и вызывающим.

Но Тиффани была ведьмой.

— Позволь сказать тебе кое-что, Мал-мала Чокнутый Артур, и постарайся хорошенько понять мои