меня, как это делал Хол. Он не вел себя хорошо, как Хол. Мне было сложно любить Кейджа. Его строптивость, его дикая непокорность меня пугали.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Дженни, улыбаясь в душе и сочувственно поглаживая руку Сары. — Я научилась видеть за всем этим в нем человека. И я очень его люблю.
Боб первым обрел дар речи.
— Ты… ты любишь его, Дженни?
— Да. Очень сильно.
— Но как же ты можешь? Так быстро после смерти Хола?
— Я любила Хола. Но он был мне скорее братом. Я поняла это лишь тогда, когда мы с Кейджем стали проводить много времени вместе. Я осознала, что все это время на самом деле любила его. Я, как и вы, боялась его.
— Думаю, должно пройти какое-то время, чтобы мы смогли воспринимать тебя вместе с Кейджем, — сказал Боб.
— Мне тоже понадобилось время, чтобы к этому привыкнуть.
— Мы понимаем, что поступали нечестно по отношению к тебе, — призналась Сара. — Мы хотели, чтобы ты оставалась с нами, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в нашей жизни после смерти Хола.
— Но у меня есть и своя жизнь.
— Мы поняли это, правда, только сейчас. Единственный способ удержать тебя с нами — позволить тебе уйти.
— Ну, я не уйду далеко, — улыбнувшись, заверила их она. — Я очень люблю вас обоих. У меня разрывается сердце, когда я думаю об этом разрыве между нами.
— Ребенок оказался шоком для нас, Дженни. — Взгляд Боба скользнул по ее животу. — Конечно, ты это понимаешь. Но в любом случае ведь это также и ребенок Хола. Мы примем его и будем любить за это.
Дженни едва открыла рот, как раздался другой голос:
— Преподобный Хендрен?
Они обернулись и заметили подошедшего к ним доктора Мабри, одетого в хирургический костюм. Они замерли в ожидании. Он выглядел усталым и изможденным. Дженни скрестила руки на животе, словно желая защитить ребенка от плохих известий о его отце.
— Он жив, — произнес доктор, немного успокоив их естественные страхи. — Но едва-едва. Он по- прежнему в критическом состоянии. Он был в шоке, когда его сюда доставили. Сильные повреждения внутренних органов, внутреннее кровотечение. Ему перелили больше литра донорской крови. Мы проделали очень сложную и кропотливую работу, буквально сшивая по кусочкам его органы, но полагаю, нам это удалось. У него перелом правой большеберцовой кости и трещина в правой бедренной кости. Ушибы и раны по всему телу, однако, они наименьшие из его проблем.
— Он будет жить, доктор Мабри? — Сара задала этот вопрос так, будто от ответа на него зависела ее собственная жизнь.
— У него хорошие шансы, поскольку он здоров как бык и так же упрям. Он пережил удар такой силы и выдержал операцию. Если он справится с этими двумя травмами, могу делать ставки, что он выкарабкается. А теперь, если вы позволите, я должен вернуться в операционную.
— Мы можем увидеть его? — задала вопрос Дженни, схватив врача за рукав.
Хирург задумался, однако серьезная тревога, явно написанная на их лицах, убедила его.
— Как только его переведут в отделение интенсивной терапии, один из вас сможет зайти к нему на три минуты. Я вам сообщу. — Он развернулся и быстрыми шагами направился по коридору к операционной.
— Я должна его видеть, — сказала Сара. — Мне надо сказать ему, насколько на самом деле он для нас дорог и как мы о нем беспокоимся.
— Конечно, моя дорогая, — согласился Боб. — Иди.
— Нет, — твердо возразила Дженни. — Я пойду его навестить. У вас была целая жизнь, чтобы любить его, но вы этого не делали. Надеюсь, в оставшееся время вы восполните эту потерю. Но я должна, я обязательно увижу его сегодня. Я нужна ему. Да, и что касается ребенка… — Она почувствовала, как разорвались последние путы, сдерживавшие ее. — Не Хол был его отцом, а Кейдж. Я ношу под сердцем ребенка Кейджа.
Они потрясенно уставились на нее, не в силах произнести ни слова, однако Дженни уже не заботило, одобрят они ее поведение или нет. На этот раз она не позволит условностям или традициям помешать ей.
— Я надеюсь, вы будете любить нас — Кейджа, меня и нашего ребенка. — Дженни обняла их за плечи и продолжила говорить от всего сердца: — Мы любим вас и хотим быть одной семьей. — Она прервалась, не в силах вздохнуть, ее руки разжались. Слезы, наполнившие ее глаза, быстро исчезли, чтобы родители Кейджа не подумали, будто источником их является скорее слабость, чем облегчение. — Но если вы не примете нас такими, какие мы есть, не примете ту любовь, которую мы к вам питаем, что же, так тому и быть. Но это будет только вашей потерей.
Храбрость и надежда переполнили ее, и она искренно продолжала, улыбаясь сквозь слезы:
— Я люблю Кейджа, а он любит меня, и мне надоело чувствовать себя в этом виноватой. Мы собираемся пожениться и растить нашего ребенка, и он будет знать, будет чувствовать каждый божий день, что мы любим его за то, какой он есть, а не за то, каким мы хотели бы его видеть.
Когда через полчаса доктор вернулся, чтобы сопроводить одного из них в палату Кейджа, именно Дженни вышла из приемного покоя и отправилась вслед за ним.
Эпилог
— И что здесь происходит?
— Мы принимаем ванну.
— Это не принятие ванны, а сплошное безобразие!
— Это Трент виноват. Он брызгается.
— А кто научил его так брызгаться?
Стоя у дверей ванной комнаты, Дженни улыбалась, глядя на своего мужа и сына, самозабвенно отдававшихся купанию. Семимесячный Трент восседал у отца на животе, упершись спиной в его согнутые в коленях ноги.
— Он хотя бы стал чище?
— Кто, Трент? Безусловно. Он просто стерильной чистоты.
Дженни вошла в ванную комнату и присела на колени у края ванной. Трент, узнав мамочку, восхищенно заулыбался, гордо демонстрируя два своих маленьких зубика. Он показал на нее пальчиком и произнес длинную, воркующую тираду.
— Ты точно выразил мои мысли, сынок, — заметил Кейдж. — Она просто нечто, правда?
— Она сейчас устроит кому-то это нечто, если кто-то не прекратит балаган и не уберет за собой всю воду. — Дженни старалась говорить серьезно, но на ее лице застыла улыбка, когда она нагнулась, чтобы взять Трента из ванной. Когда она поднимала его на руки, ее глаза невольно уткнулись в розовый шрам на животе Кейджа. Нахлынувшие воспоминания не могли не настроить ее на серьезный, торжественный лад. И это случалось с ней всегда, пусть ненадолго, но на время достаточное, чтобы вознести хвалу Господу за счастливое выздоровление своего мужа.
— Следи за ним внимательно, он скользкий как угорь, — заметил Кейдж, выбираясь из ванной. Вода потоком стекала с его худого, мускулистого тела. Дженни уже знала, что ее муж совсем не отличается скромностью, что всегда действовало на нее просто обворожительно.
— Как хорошо мне это известно. — Дженни старалась удержать своего вертящегося и крутящегося
