Впрочем…
Услышав звон колокола, Рудин решил, что ему снится сон.
Но нет – вот опять! Опять! И какой тут сон?..
Заключенные заволновались: послышались нервные смешки, брань стала особенно злой и изощренной.
Бом-м-м! – Решетка за спиной Рудина задрожала. Красноармеец, что ходил туда-сюда, вдруг остановился. А через миг кинулся из душного трюма, точно за ним погналась свора арестантов.
Рудин медленно поднялся на ноги. Всецело заглушая гам заключенных, бил в большой колокол невидимый звонарь. Где-то снаружи… над паромом… над Белым морем… в северном небе.
Он стиснул пальцы на прутьях решетки, расставил пошире ноги для большей устойчивости. И вовремя: удар чудовищной силы встряхнул корабль.
Палуба ушла вниз; все заорали, завизжали, сбившись в кучу. Нос корабля взмыл вверх, заключенные повалились на заднюю переборку. Каждый вопил что было мочи и лягался, силясь выбраться из человеческой свалки.
Рудин изо всех сил сжимал прутья решетки. А потом носом хлынула кровь, перед глазами поплыло: взаимопересекающиеся перпендикуляры решетки превратились в размытые дуги и окружности…
… – Долго же мы тебя разыскивали, брат! Я, грешным делом, уже отчаялся. Но Ева, баронесса наша, не успокоилась. Мол, ищи доктора! Все уши прожужжала, – веришь? Видно, сердце бабье подсказывало ей, что ли…
– Ева жива?
– Жива. Не видит совсем ничего, правда… но жива. Красавица! Хоть и – ха-ха! – бабка давно! Так вот, Паша: Соловецкий лабиринт, говорю тебе. Если бы не Соловецкий лабиринт, ходить бы тебе в каторжанах до конца дней… Лабиринт почуял тебя, старик, и передал нам координаты. Образчик-то кровушки твоей до сих пор хранится внутри сети, а сетью ведь не только Марс охвачен. Возле многих звезд наши предки успели наследить, прежде чем сгинули. Вернее, прежде чем стали нами. С сетью Земли у нас связь слабая, но всё ж таки имеется. И чем ближе к узлам – Соловецкому лабиринту или пирамидам египетским, или каменным кругам, где раньше, якобы, язычники сатане молились, – тем связь с Марсом сильнее. Вот и решили мы тряхнуть стариной: забросили «невод» в Белое море. И перестань бранить нас, Паша, Соловецкие острова – гиблое место. Там и при царе тюрьма была – упаси боже! А при этих твоих коммунарах… черт! – жутко даже представлять!
– Эх и ранимым ты стал, Гаврила… – прошептал Рудин. Говорить было тяжело, что гири пудовые подбрасывать. – Раньше был – кремень. А теперь…
– А чего ты удивляешься, брат? – хохотнул боцман. – Седьмой десяток разменял!
Рудин лежал на шинели, над ним плыли тяжелые, напитавшиеся пылью тучи. Гудел ветер – тот самый особый ветер, что пах морозом и просторами бескрайних пустошей. В отдалении переговаривались сбитые с толку заключенные: они жались к бортам парома, точно невидимая стена отгораживала их от остального мира. Красноармейцев люди Гаврилы разоружили и отвели в Новый Поселок.
– Больше хлопот от меня, чем проку, – проговорил Рудин. Ему было тяжело: боль распирала сердце изнутри, левая рука онемела, одеревенела шея. Каждый вдох давался с великим трудом.
– Ничего… – протянул Гаврила, и в некогда черных, а теперь потускневших глазах, промелькнул прежний огонек. – Нам новые руки нужны. А кому невмоготу станет, того отправим обратно. Ты, Паша, не переживай – имеется у нас для такого случая своя машинерия… Нам здесь неплохо живется, вообще-то, – добавил боцман погодя. – Не так, как раньше.
– Это вы молодцы… – Рудин улыбнулся коричневым тучам. – Постарались…
Кто-то подошел к ним. Рудин повернул голову и увидел рослого молодого человека в неброской темной одежде. В руках он сжимал старую добрую «мосинку».
– Мы готовы сгружать припасы! – доложил молодой человек седобородому боцману.
Гаврила кивнул, затем вдруг встрепенулся:
– Доктор, я хочу тебе представить… Это мой сын, в общем… мой и Евы. Это он вынес тебя из трюма.
Молодой человек ухмыльнулся и присел рядом с Рудиным.
– Спасибо… – проговорил Рудин, пытаясь протянуть руку. – Как зовут тебя, друг?
– Павел, – ответил молодой человек. – Багров Павел Гаврилович.
– И меня… – выдохнул Рудин. – Павел.
Гаврила усмехнулся в бороду.
– Укройте меня, братцы, – попросил Рудин, закрывая глаза. – Здесь всегда так морозно…
